Ледяной клад
Шрифт:
Лида стеснительно заулыбалась, покраснела, глянула на свои пальцы, запачканные чернилами, как у первоклассницы, и завела руки за спину.
– Ну... я не знаю... - И повернула голову вбок. - Лопатин очень меня не любил.
– Да что вы! Почему?
Девушка покраснела еще сильнее, губы у нее дрогнули.
– Были... причины... К вам как, с докладом или без доклада люди будут входить?
Цагеридзе снял с подоконника транспарант "Берегись автомобиля", повертел его в руках.
– Предупреждение грозное... А как входили к Лопатину?
– Как попало.
Цагеридзе протянул транспарант Лиде.
– Сдайте, пожалуйста, на склад эту штуку. На автомобилях
Лида приняла транспарант с таким видом, будто Цагеридзе сам въехал сейчас в свой кабинет на автомобиле.
– Но ведь это же стояло на окне просто так! - сказала она.
– О! Вы, я вижу, не любите шуток, - отозвался Цагеридзе. - Ничего не поделаешь, придется вам, Лидочка, привыкать к моим странностям. Я не могу жить скучно. Тогда очень болит моя деревянная нога. А сейчас у меня к вам еще две просьбы. Первая: не знаете ли вы, где мой чемодан? Я понимаю, такой вопрос не в мою пользу. Но... Мне кажется, вчера Павлик его куда-то занес, а куда - я не знаю.
– Вон стоит за диваном. Это я поставила. Павлик бросил его в коридоре.
– А-а! Спасибо за большую заботу. Вторая просьба: позовите Василия Петровича и, если можно, найдите, пожалуйста, коменданта.
Оставшись один, Цагеридзе стащил со стола обрывки цепей и тросов, бросил их в угол за шкаф и стал просматривать книги, бумаги. Они лежали тяжелыми, беспорядочными грудами. Нормативные справочники, расчетные таблицы по такелажу, уголовный кодекс, "Всадник без головы" Майн Рида, "Спутники" Веры Пановой, учебник гинекологии... Бумаги - наряды, квитанции, табеля, письма из треста, заявления рабочих - тоже смешались, помеченные текущим, прошлым и даже позапрошлым годами. Среди бумаг попадались измятые рецепты, конфетные бумажки и любительские фотокарточки, главным образом женские. Мелькнул листок из ученической тетрадки, на котором рукой первоклассника написанные выделялись слова обращения: "Дорогой папа!" Дальше читать Цагеридзе не стал.
"Говорили, что у Лопатина не было постоянной квартиры, - подумал он. Вот этот стол заменял ему, постоянную квартиру. Нехорошо вторгаться в тайны человека которого уже нет на свете. Но как, не вчитываясь и не вглядываясь, отделить здесь служебное, деловое от того, что принадлежало только ему, Лопатину?"
Тяжело ступая в своих подшитых валенках, вошел Василий Петрович. Шапки и стеганки на нем уже не было, а толстый шерстяной шарф по-прежнему висел хомутом вокруг шеи. В руке у него дымилась папироса.
– Вступаете? - спросил Василий Петрович, садясь на диван и движением головы показывая на груды бумаг.
– Нет, я вступил еще вчера, - сказал Цагеридзе. - И мы вместе с вами только что вернулись с берега реки, Василий Петрович, где, по-моему, уже работали.
– Работали, - согласился Василий Петрович, стряхивая пепел с папиросы прямо на пол. - Солдат спит, а служба идет. Докладываю. Согласно постановлению при вступлении полагается составлять акт приема-сдачи. Готовлю. Закон: все одно придется подписывать вам о приеме, хотя сдавать дела, известно, некому. Лопатин - словчил мужик.
Цагеридзе нахмурился.
– Мне не нравится, Василий Петрович, когда о мертвых говорят плохое. Тем более, когда говорят его близкие, если не товарищи, то сослуживцы.
– Вона куда, - развел руками Василий Петрович. - А я плохого про Лопатина, по нутру его, никогда и не скажу. Не имею. Шуток не понимаете?
– Н-да... Интересно, - сказал Цагеридзе. - Как раз почти такой вопрос я только что задавал Лидочке. Думаю, не стоит нам с вами глубже разбираться,
И он стал рассказывать о своем недавнем разговоре с женщинами, которых выселяют из "котежа".
– Понимаете, они заявили, что сделать это коменданту приказал я. Но я никому ничего не приказывал, - закончил свой рассказ Цагеридзе, - я даже вообще не видел еще коменданта. Вы не поможете мне понять в этом деле что-нибудь? Как главному лицу. Я подумал, что это сделали вы. Тоже как главное лицо. Так или не так?
– И тянуть кота за хвост было нечего, - раздавливая докуренную папиросу о подошву валенка, ответил Василий Петрович. - Мой приказ. А бабы эти, черт-те что, всегда напутают. Суть не в них. Квартира тебе не нужна, что ли? Как Лопатину? Дело хозяйское. Но квартира, котеж начальника, имей, законная - по генплану. Баб слушать нечего. Лопатин не пользовался по своим причинам. А это вошло в умы. Конечно, выезжать из котежа теперь кому охота! Всюду тесно. А кто виноват? Финансы на жилстроительство нам были полностью спущены. Лимиты. Моя работа. Добился я. Остатки закрыты ввиду неиспользования. Остатки большие. Не развернули фронт работы. Как шло, так и брело. Упор на сплав, правильно - основное производство. Только ни тута ни тама не вышло. А Лопатин - несчастный. Раньше вверху не поняли, в человека не заглянули, а у него давно в сердце - живая рана. Тут еще мороз. Лез к чертям, под лед. Воспаление легких. Вот и сгорел. Парторг наш тоже с инфарктом - в больницу. Спрашиваю: будем далее хозяйство продолжать по-лопатински? Как бог даст?
Цагеридзе слушал бухгалтера молча. Он не понравился ему во время первой, утренней встречи. Еще больше не нравился он теперь, своими циничными и бахвальными рассуждениями, своим резким, жестким голосом и даже своим рыхлым красным лицом с крупной, тяжело отвисающей нижней губой. Хотелось в упор сказать ему: "Да что вы все по сторонам кружите? Вы главное лицо, бухгалтер! За все, что на рейде есть плохого, отвечаете и вы. Даже больше, чем Лопатин, который, по-видимому, в денежных делах не понимал ничего. И не готовьте себе мягкой подстилки - все равно я выдерну ее из-под вас". Но вспоминались укоризненно сказанные Баженовой слова: "Василий Петрович очень честный человек", и Цагеридзе старательно сдерживался.
А Василий Петрович между тем с прежней категоричностью в голосе разъяснил, что решение Цагеридзе отказаться от положенной ему квартиры - и глупое, и смешное, и вредное. Тогда так и пойдет дальше. Надо будет отказаться и от премиальных, и от разъездной лошади, а потом, чего доброго, и от зарплаты. При этом Василий Петрович выразительно посмотрел на левую ногу Цагеридзе.
– Да на кой хрен это все я тебе говорю! - вдруг оборвал он себя. - У меня своя работа. Баланс. За начальника мне теперь ворочать мозгами не надо. Вопросов ко мне более нет никаких?
Было видно, что новый начальник ему тоже не понравился. Цагеридзе это понял и в душе даже обрадовался - это давало свободу, так сказать, к взаимности. Но он спокойно поднялся, приблизился к бухгалтеру и доверительно тронул его за рукав.
– Есть вопрос. Вы тут положение с жильем знаете лучше меня. Если совсем в расчет не брать этот "котеж", где я могу поселиться?
Толстая нижняя губа у Василия Петровича весело приподнялась и вновь упала.
– Кросворт? - спросил он. - Отгадать, которым словом "котеж" заменить можно? Пять буквочек, на "к" начинается... Хитер, начальник! Люблю кросворты. Только нету такого слова. На пять буквочек. Есть короче. И с другой буквочки. Слева направо, справа налево читается одинаково.