Ледяной поход (Воспоминания 1918 года)
Шрифт:
К ночи на 1 апреля Добровольческая армия подошла к немецкой колонии Гначбау. По пути, при переправе через какую-то небольшую речонку, мы сбросили в омут лишние орудия, к которым не хватало снарядов. На широкой улице колонии в несколько рядов расположился обоз. В просторных домах колонистов устроились на ночлег добровольцы и значительное число раненых. Ночь прошла сравнительно спокойно, но с утра нас со всех сторон большевики стали осыпать артиллерийским огнем. Это был ужасный день. Снаряды падали по всей колонии, наводя панику на жителей, подводчиков и несчастных раненых. Были убитые и раненые. Один снаряд попал в дом, в котором поселился генерал Алексеев, и убил писаря.
Настроение духа среди добровольцев было крайне подавленное.
В ночь на 2 апреля мы выступили из колонии в направлении на станицу Старо-Величковскую. Большевики не решились нас атаковать по дороге и провожали только артиллерийским огнем. В колонии пришлось оставить несколько умирающих раненых и уже умерших. Похоронить последних не было возможности.
Тела Корнилова и Неженцева похоронили тайно за околицей колонии, на вспаханном поле. Могилы заровняли, не оставив никаких признаков, сняли кроки места погребения для того, чтобы впоследствии можно было бы найти покойных. К глубокому сожалению, скрыть этого не удалось. Как потом стало известно, большевики на другой день после нашего ухода с помощью местных жителей нашли могилы, вырыли тела и, бросивши обратно и засыпав тело Неженцева, труп Корнилова отвезли в Екатеринодар, долго издевались над ним и затем сожгли.
Тело Неженцева уже после взятия Екатеринодара было вырыто, перевезено в Новочеркасск и торжественно похоронено нами на Новочеркасском кладбище.
Глава XIV.
Переход через железную дорогу у станицы Медведовской. Подвиг генерала Маркова. Станица Дядьковская. Раненые. Снова на Дон. Окончание 1-го Кубанского похода
Колония Гначбау, оставившая у нас тяжелое воспоминание, осталась далеко позади. Артиллерийский огонь красных постепенно затих. Наша колонна длинной лентой обоза вытянулась по широкой степи. Моя бригада - в арьергарде. Марков - впереди.
Предстояло снова переходить через железную дорогу. Для нас она была злейшим врагом: везде шныряли красные бронепоезда, на станциях стояли готовые эшелоны, и мы с нашим ничтожным запасом снарядов бессильны были вступить с ними в серьезный бой. А ведь на переход всего 10-верстного обоза с ранеными нужно было не менее двух-трех часов.
Около четырех часов утра, пройдя 24 версты, наш авангард подошел в темноте к железной дороге у станицы Медведовской. Сторож у переезда был арестован нашим разъездом, и генерал Марков, приехавший с ним, заставил его, крайне перепуганного, успокоить по телефону эшелон большевиков на станции, слышавших подозрительный шум нашего движения и спрашивавших о нем сторожа. В это время части генерала Маркова уже развернулись и приготовились к атаке станции. Все шло хорошо, но вдруг с последней раздались выстрелы: наш разъезд спугнул красных часовых. От станции отделился бронепоезд и тихо, с закрытыми огнями двинулся к переезду, где уже находился штаб Добровольческой армии вместе с генералами Алексеевым и Деникиным и куда подошла голова обоза. Бронепоезд был уже в нескольких шагах от переезда. Вдруг генерал Марков закричал машинисту, чтобы он остановился, так как в противном случае "своих подавит", и когда ошалевший большевик действительно остановил поезд, он схватил ручную гранату и бросил ее в паровоз. Немедленно
Когда раздались первые выстрелы, я поспешил со своим полком на помощь Маркову, с трудом обгоняя по вспаханному полю растянувшийся обоз, среди которого было очень тревожное настроение. По пути получил приказание от генерала Деникина спешить.
Навстречу мне скакали в темноте из головы-колонны неожиданно попавшие в бой какие-то обозные сановники и отчаянно вопили, чтобы я шел скорее. Своим криком и передачей каких-то нелепых приказаний от имени генерала Деникина, которых он и не думал отдавать (например: "Конницу в атаку на бронепоезд"), эти господа вносили панику среди населения обоза. Чтобы прекратить это безобразие, я приказал своему конвою арестовать их и вести за собой. Это скоро охладило рвение буревестников. Присоединившийся ко мне М. В. Родзянко успокаивал их.
Когда я подошел к переезду, здесь уже все было кончено. Тушили горевшие вагоны, вытаскивали из бронепоезда снаряды и патроны, переносили раненых. Неутомимый Марков, герой этого блестящего дела, весело рассказывал генералу Деникину и штабу подробности боя. Севернее генерал Боровский со своими юнкерами атаковал станцию и взял ее. Моя батарея понадобилась, чтобы несколькими выстрелами отогнать появившийся с юга новый бронепоезд. Обоз быстро переходил через железную дорогу и рысью въезжал в станицу, попадая по пути в сплошную Полосу пулеметного огня со станции.
Стало уже светать, когда утомленные бессонной тревожной ночью, но счастливые успехом, мы расположились на короткий привал в станице Медведовской.
Потери наши были незначительны, а трофеи - до 100 000 ружейных патронов и 400 артиллерийских снарядов - снова дали нам бодрость и веру в победу.
Еще 17 верст пути - и мы в станице Дядьковской, где была назначена дневка.
В этой станице нам пришлось во второй раз оставить наших тяжелораненых, которые все равно не вынесли бы дальнейшего похода. В первый раз пришлось это сделать в станице Елизаветинской при уходе из Екатеринодара.
Тяжело было генералу Деникину решиться на такую страшную меру, но другого выхода у нас не было.
Был созван совет из старших начальников и некоторых других лиц, имевших отношение к этому вопросу. Были горячие споры. С тяжелым сердцем строевые начальники настояли на оставлении раненых на попечении станичного сбора, который обещал сохранить их. Всего осталось 119 человек. Приняты были все меры, чтобы обеспечить им жизнь и питание. Оставлены были с ними врач, сестры милосердия, достаточно денег и несколько заложников-большевиков, среди которых был видный деятель Лиманский, честно исполнивший впоследствии свое обещание защищать раненых.
При решении этого тяжелого вопроса приходилось думать о спасении еще здоровых бойцов. Мы все время были окружены красными; для более быстрого передвижения и маневрирования генерал Деникин приказал своей пехоте сесть на повозки; это значительно увеличило нашу подвижность и сберегало силы, но положение тяжелораненых, не выносивших быстрой езды, становилось отчаянным. Несколько человек умерло в дороге, не вынеся тряски и отсутствия отдыха и ухода. Нужно было или двигаться только шагом, рискуя всей армией, или решиться на тяжкую в моральном отношении меру. Но все же, вероятно, на нее не решились бы, если бы не было получено в это время известие, что раненые, оставленные в станице Елизаветинской так же со всеми мерами для сохранения их жизни, не были тронуты большевиками. Это известие решило вопрос. Впоследствии оно оказалось неверным: большинство было зверски убито. Но в Дядьковской мы еще не знали об этом ужасе.