Ледяной смех
Шрифт:
Идти офицеру было трудно. Ветер временами просто останавливал. Войдя в помещение, офицер уже у порога двери запнулся за спящего солдата. Оглядев помещение при тусклом свете керосиновой лампы, стоявшей на столе с телеграфным аппаратом, офицер вышел на перрон и оглядевшись, подлезая в метельной мгле под стоявшими на путях составами, пошел в селение, ибо уже знал туда дорогу.
Увязая в сугробах, он скоро нагреб в валенки снег. Добравшись до избы с желтизной света в окнах, вошел в раскрытые ворота, вернее, сорванные с петель
Во дворе его появление потревожило пса, и он залаял, но без всякого удовольствия. Стояли лошади, жевавшие сено. Натыкаясь на сани, офицер дошел до крыльца.
— Кто такой?! — услышал окрик.
— Свой!
Не разглядев спросившего часового, тоже видимо потревоженного от дремоты, офицер, войдя в сени, долго в них шарил по стене дверь в избу.
Рванул дверь. Она открылась со скрипом. В избе накурено до тумана. На столе самовар, в горлышко бутылки воткнута оплывшая свеча. Трое офицеров в расстегнутых френчах играют в карты.
— Господа, поручик Пигулевский надеется обогреться и смотать часика три крепкого сна.
— Надежды юношей питают, поручик. Я Хребтов. Он Лазарев, а это Тарутин. И по счастливой случайности все в чине капитана.
— Могу считать, что не прогоните?
— Сами закрепились на сих позициях из милости, а потому гнать не полномочны.
— По чьей милости?
— Очаровательной женщины. Обитающей за той дверью в обществе его превосходительства, — ответил на вопрос Лазарев.
— Не может быть. Генерал в такой избенке. Они обычно обитают в своих вагонах либо на городских квартирах.
— Но зато мы при часовом на крыльце.
— Слышал его голос, но лика стража не разглядел.
— Как метелица злобствует? — спросил Лазарев.
— Метель настоящая, — ответил Пигулевский. Сняв шинель, он, потирая руки, пощупал самовар.
— Он еще живой.
— Тогда угощайтесь. Мы гостям рады. Хлеба у нас много, но канадские мясные консервы, к сожалению, прикончили.
— До костей промерз.
— А чего вас понесло в такую непогодь?
— Командую разведкой. Тиф уложил почти всех моих солдатиков. Послан в Красноярск набирать потребную живность, если там таковая окажется. Ехал на тормозной площадке. До сей обители добрел живым оттого, что в валенках. Кстати, из них пора вытряхнуть снег, чтобы не намокли портянки.
Пигулевский, присев на лавку, разулся, высыпал из валенок комья талого снега. Налив в стакан кипятка, он присел к столу, а трое игроков, взглянув на него, перестали играть.
Поручик был красив той мужской красотой, заставлявшей при встрече с ним женщин всех возрастов оборачиваться. Особенно хороши были задорные и чуть насмешливые глаза.
— Мне кажется, мужчине нельзя быть таким красивым, — сказал капитан, назвавшийся Тарутиным. Его приятное характерное лицо давно не видело бритвы и не сразу запоминался синий шрам на левой щеке.
Пигулевский хотел
— Кто музыкант?
— Все понемногу.
— Мне позволите?
— Пожалуйста.
Допив кипяток, Пигулевский взял гитару, прикоснулся к струнам и ни у кого не оставил сомнения в своих способностях гитариста.
— Какие новости там, где должен быть фронт? — спросил Лазарев. — Мы здесь давно загораем. Возле батареи в лесочке. Был слушок, что собираемся за себя постоять и зад красным пока не показывать. Говорят, даже сам Лебедев там?
— Ваши сведения почти точны, господа. Но сами знаете, что мы умеем собираться, хвалиться этим, а потом неожиданно отступать. Всем это надоело, ибо все чертовски устали от пеленочных экспериментов штабистов и стратегов. Правда, есть новость, которая, думаю, должна вас заинтересовать.
— А именно? — спросил Тарутин.
— Надеюсь, знаете, что в армии часты случаи сумасшествия среди офицеров, и особенно среди молодых. Это заставило нас задуматься.
Пигулевский, оглядев капитанов, спросил:
— Продолжать? Или вам это неинтересно.
— Нет, интересно, — ответил Хребтов. Он грузен, коренаст и неряшливо одет. На правом колене галифе большая дыра, прожженная у костра, и в нее видны грязные подштанники.
— Тогда буду краток: скажу сразу, что предпринято по этому вопросу. Образованы треугольники. Офицеры дают клятву, что в случае, если кого-либо из треугольника постигнет сумасшествие, здоровые обязаны его отравить. Для этого у них должен быть при себе цианистый калий. Конечно, крупицы яда.
Капитаны молчали. Пигулевский перебирал струны.
— Чувствую, рассказ вас удивил?
— Несомненно. Удивил и заставит задуматься. Нужно признать, что эти треугольники действительно необходимы. Так как куда же девать сумасшедших в наших условиях. Но могут быть злые умыслы. Могут травить неугодных, здоровых.
— Возможно и такое. Но уж все ли мы способны быть негодяями. Хотя, как говорят, лес рубят — щепки летят.
Пигулевский заиграл бравурную мелодию и начал ей подпевать. В открывшейся двери в каморку появилась заспанная миловидная блондинка и спросила резко:
— Вы что, с ума сошли?
— Пока еще нет, — ответил Пигулевский. — Но возможность этого не исключена.
— Сейчас же перестаньте бренчать. Генерал спит.
— А мне на это наплевать. Я лично умею спать при любом шуме. И если ваш генерал не интендант, также должен спать при любом шуме.
— Кто вы и почему здесь?
— Точно такой же вопрос могу задать и вам. Вы жена его превосходительства? Хотя ваш возраст это опровергает.
— Да как вы смеете?
— Послушайте, мадам. Я кокаинист. Уже неделю сижу без понюшек, а потому крайне раздражителен и пспыльчив. Прошу убрать себя из двери, плотно прикрыв ее.