Легавые

Макбейн Эд

Овчарка была хорошо обучена. Дженеро объяснили, как подавать ей команды голосом и жестами. Но Дженеро боялся собак вообще и овчарок в особенности. Мысль о том, что ему придется натравить ее на человека, повергала его в ужас. А вдруг собака неправильно поймет команду и вместо того чтобы кинуться на преступника, схватит за горло его самого? Вдруг она растерзает его?

Что тогда скажет мать («Сколько раз говорила, не ходи работать в полицию»)?

Тем временем Уиллис, пристроив передатчик на пышной груди Айлин Берк, доложил обстановку

Хейзу. Тот приготовился, рассчитывая, что объект сейчас направится к нему. Уиллис попытался расстегнуть молнию, но ее заело. Конечно, неплохо полежать с Айлин Берк в спальном мешке, который невозможно расстегнуть, но он тотчас же представил себе, как лейтенант Бернс будет срамить его перед всем участком. Не желая разделить позор Мейера и Клинга, он стал лихорадочно теребить застежку молнии, попутно размышляя, что Айлин Берк, которая тоже отчаянно пыталась выбраться, целовалась с ним с удовольствием. Дженеро не знал, что Хейза уже предупредили. Он с ужасом наблюдал, как преступник подошел к скамейке, взял жестянку и начал уходить. Тогда Дженеро вскочил, сорвал темные очки, расстегнул плащ, как это делают детективы в кино, выхватил револьвер и выстрелил, угодив себе в ногу.

Субъект с жестянкой бросился бежать.

Наконец-то Уиллис выбрался из спального мешка, а за ним и Айлин Берк, на ходу застегивая блузку и пальто. Коттон Хейз вихрем ворвался в парк и, поскользнувшись на замерзшей луже, грохнулся оземь, чуть не свернув себе шею.

– Стоять, полиция! – крикнул Уиллис. И вдруг – о чудо! – преступник остановился и стал ждать Уиллиса, который бежал к нему с револьвером в руке. Лицо Уиллиса было перепачкано губной помадой.

* * *

Задержанного звали Аллан Парри.

Ему сообщили о его правах, и он согласился дать показания без адвоката, хотя тот сидел в соседней комнате.

– Где ты живешь, Аллан? – спросил Уиллис.

– Тут, за углом. Я вас всех знаю в лицо, каждый день встречаю. А вы разве меня не узнаете? Я здешний.

– Знаете его? – обратился Уиллис к коллегам. Те покачали головами. Они стояли вокруг задержанного – продавец сладостей, две монахини, парочка влюбленных и рыжеволосый здоровяк с седой прядью, напяливший на себя все что можно.

– Почему ты побежал, Аллан? – продолжал Уиллис.

– Я услышал выстрел. В нашем районе, если слышишь стрельбу, надо уносить ноги.

– Кто твой приятель?

– Какой приятель?

– Тот, кто затеял все это.

– Что все?

– Заговор с целью убийства.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Кончай, Аллан. Ты с нами по-хорошему, и мы с тобой по-хорошему.

– Вы меня с кем-то спутали.

– Как вы собирались делить деньги?

– Какие деньги?

– Те, что в этой жестянке.

– Да я ее впервые вижу.

– Здесь тридцать тысяч долларов, – сказал Уиллис. – Так что давай признавайся. Хватит мозги пудрить.

Либо Парри почувствовал ловушку, либо и впрямь не знал, что в жестянке должно быть пятьдесят

тысяч долларов. Он покачал головой и сказал:

– Какие деньги? Я ничего не знаю. Меня просто попросили забрать жестянку, и я согласился.

– Кто попросил?

– Высокий блондин со слуховым аппаратом.

– Неужели ты думаешь, мы тебе поверим? – удивился Уиллис.

Это было своеобразным сигналом к представлению, которое частенько разыгрывали сыщики 87-го участка. Мейер мгновенно включился в игру и сказал: «Погоди, Хэл!» – фразу, которая давала Уиллису понять, что Мейер готов сыграть его антипода. Уиллис собирался изображать хама и наглеца, норовящего повесить всех собак на невинного беднягу Царри, а Мейер – отца-заступника. Прочим же детективам, включая и представителя 88-го участка Фолка, отводилась роль хора из древнегреческой трагедии, свидетеля со стороны и комментатора.

Не глядя на Мейера, Уиллис сказал:

– Что значит «погоди»? Этот мерзавец врет напропалую!

– А может, его и в самом деле попросил взять банку высокий блондин со слуховым аппаратом, – возразил Мейер. – Пусть объяснит все по порядку.

– Держи карман шире! – отрезал Уиллис. – Он еще распишет, что видел розового слона в голубой горошек. Говори, дрянь, как зовут напарника?

– Нет у меня никакого напарника, – выкрикнул Парри и жалобно попросил Мейера: – Скажите ему, что у меня нет никакого напарника.

– Успокойся, пожалуйста, Хэл, – сказал Мейер. – А ты рассказывай, Аллан.

– Я шел домой, и вдруг... – начал Аллан.

– Откуда шел? – перебил его Уиллис.

– Чего?

– Откуда шел, спрашиваю.

– От одной знакомой.

– Где она живет?

– Да рядом. Напротив моего дома.

– Что ты у нее делал?

– Ничего особенного... – смутился Парри. – Сами знаете...

– Мы ничего не знаем.

– Кончай, Бога ради, Хэл, – опять вмешался Мейер. – Это его личное дело.

– Спасибо, – пискнул Парри.

– Значит, ты зашел в гости к своей знакомой, – уточнил Мейер. – Во сколько это было, Аллан?

– Ее мать уходит на работу в девять. Ну, а я пришел в половине десятого.

– Ты безработный? – спросил Уиллис.

– Да, сэр.

– Когда работал в последний раз?

– Видите ли...

– Отвечай, не виляй.

– Да не дави ты на него так, Хэл.

– Он же врет.

– Он пытается рассказать, как было, – сказал Мейер и тихо спросил: – Так что у тебя с работой, Аллан?

– У меня была работа, но я разбил яйца...

– Что?

– Я работал в бакалейном магазине на Восьмидесятой улице. На склад привезли партию яиц. Я потащил коробки в холодильник и две уронил. Меня выгнали.

– Сколько ты там проработал?

– Я пошел туда сразу после школы.

– А когда ты кончил школу?

– В прошлом июне.

– Аттестат получил?

– Да, сэр.

– Чем же ты занимался после бакалейного магазина?

Парри пожал плечами:

– Да в общем, ничем...