Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки
Шрифт:
Одноглазый фотограф Мехмед Али тоже кое-что смыслил в часах. Хаджи вспомнил о нем уже в пути. Пришлось вернуться. Весь потный, в пыли, ввалился к фотографу, ни слова не говоря протянул ему свое сокровище. Мехмед Али внимательно осмотрел часы.
— Я отдал за них ишака. Как может быть, чтобы они не работали?
Мехмед Али ушел с часами в глубь мастерской, потряс их хорошенько. Часы громко затикали.
— Почему, говоришь, не работают? Прекрасно работают! Совсем новенькие часы.
Хаджи поднес их к уху, возликовал:
— Вот именно! Как они могут не работать, если я отдал за
Мехмед Али:
— Настоящие саркисовские. Хоть об камень бей — ничего не будет. Вот какие крепкие!
Хаджи на радостях всучил одноглазому пятерку. Уже вечерело, и он чуть не бегом кинулся домой. Приближаясь к деревенской околице, Хаджи вытащил часы, погладил. Укрепил их на серебряной цепочке на груди. Красиво получилось. Пусть лопнут враги от зависти. Пусть лопнет Молла Вели. Пусть лопнет, рогоносец! Работают, как мотор в пятьдесят лошадиных сил. Хаджи сладострастно ласкал часы, потом поднес к уху. Ноги к земле приросли. Часы челноком засновали от уха к уху. Снова не работают! Выдавил из себя сквозь зубы:
— Что я за человек! Только возьму в руки настоящую вещь — тотчас ломаю.
Крестьяне в селе приговаривали:
— Счастливый человек наш Хаджи. Выменял часы на ишака. И какие часы! Настоящие саркисовские!
Хаджи отвечал:
— Работают, как мотор в пятьдесят лошадиных сил. Такие часы не одного — десяти ишаков стоят. Бедняге деньги нужны были позарез, потому и уступил за бесценок. Ведь память об отце. Разве с такими часами расстаются? Надо бы доплатить ему десятку. А то неудобно как-то получается.
— Ничего, — утешили крестьяне. — Появится опять, тогда и доплатишь. Так и не знает, наверное, бедняга, что продешевил. Разве настоящие саркисовские отдают за ишака?
Хаджи кипятится:
— Еще бы не продешевил! Память об отце продал. Совсем обнищал, видать, бедняга.
Часы неизменно показывали одиннадцать. Хаджи был единственным обладателем часов в деревне. Имам самолично справлялся у него, который час, не говоря уж о всех прочих: батраках, пахарях, благочестивых людях, творящих намаз. И каждый раз, прежде чем ответить, Хаджи горделиво вытаскивает часы, сперва подносит к уху, вслушивается, потом к глазам — близко-близко и, если пополудни, говорит: «Три часа», если вечер: «Шесть», в полдень: «Двенадцать». Иногда уточняет: «Без десяти двенадцать». При этом пристально смотрит в глаза тому, кто спрашивает, и бог весть в который раз повторяет:
— Какие часы, брат! Какие часы! Пусть радуются на том свете отец и мать дарендейца. Настоящие саркисовские. Ни на минуту не отстают. Работают, как мотор в пятьдесят лошадиных сил. Единственные часы на всю деревню. Доведется повстречать дарендейца, непременно дам ему десятку. Человек в нужде был, потому и продал. Грех с моей стороны не добавить ему.
Поденщики тоже были весьма довольны часами. Приближается, допустим, полдень, они спрашивают:
— Долго еще до двенадцати, Хаджи?
Хаджи покрутит-повертит часы, как черепашку. Поднесет к уху, погладит и, вознеся сначала, как привык, хвалу Аллаху и дарендейцу, отвечает, бросив косой взгляд на солнце: «Пять минут осталось». В другой раз скажет «десять» или «пятнадцать». А то и «двадцать». Или, не дожидаясь положенного
Однажды случилось так, что Хаджи по рассеянности поднял поденщиков раньше времени, ни много ни мало на три четверти часа урезал обеденный перерыв. Не рассчитал, видать. Из-за этого целый скандал вышел. Поденщики на дыбы, не желают начинать работу, и все тут. Хаджи вопит:
— Я ваших прав не ущемляю! Что ваше — то ваше. Вот часы! Не какие-нибудь вшивые-паршивые — настоящие саркисовские! — А сам размахивает своим будильником, туда-сюда, туда-сюда. — Как мотор работают. Без пяти двенадцать отпустил вас на перерыв, а сейчас пять минут второго. Десять лишних минут отсидели. Пора и честь знать!
Кричит Хаджи, часами размахивает. И вдруг к уху поднес. О Аллах, часы стучат! Беднягу едва удар не хватил. Не своим голосом завопил:
— Подойдите, подойдите! Послушайте, как стучат! Совсем как трактор.
Сколько было в поле поденщиков, каждому дал послушать.
— Ну, что теперь скажете?
— Испорченные у тебя часы. Мы тоже не дураки, знаем, сколько времени отдыхали.
— Да-да, испорченные!
Что стало тут с Хаджи! Орал и на людей кидался как бесноватый. Никто никогда еще не видал его в таком гневе. Удивились крестьяне, решили, спятил Хаджи. А тот не унимается — трясет часами над головой.
— Кто говорит, что они испорченные? Не смыслите ни бельмеса в настоящих саркисовских часах! Как мотор работают. На ваших глазах, олухи, ишака отдал за них. Ради вас купил, чтобы вам лучше было!
Поденщики притихли.
— Не серчай, Хаджи.
С того дня Хаджи не давал повода усомниться в исправности своих часов. Ежели на перерыв положен час, так он полтора часа отпускал. Крестьяне блаженствовали:
— Вот это часы! Вторых таких во всей Чукурове нет! Ни на минуту не отстают. Раньше мы и половину положенного не отдыхали, а теперь… пожалуйста. Пусть этот дарендеец, который продал часы нашему Хаджи, век горя не знает. Иншаллах!
А Хаджи важничает:
— Доведется мне встретить дарендейца, непременно десятку ему добавлю. Нечестно это — за ишака такие часы получить. Видать, в большой нужде был человек.
Поденщики:
— Твоя правда, Хаджи, надо добавить. Зачем грех на душу брать.
Короче говоря, до самого последнего дня сверкала на груди у Хаджи серебряная цепочка с часами. До самого последнего дня Хаджи охотно отвечал любому, кто справлялся о времени.
Но как только отошел бедняга, уж где только не искали эти самые настоящие саркисовские — и в карманах, и под кушаком, и в сундуке, — нигде не нашли. Как в воду канули.
Зеленая ящерка
Перевод А. Ибрагимова
Узкая тропинка, словно тонкая пуповина, связывает деревню с ближним сосновым лесом.
До рассвета еще далеко. Мать спит. Ибрагим поднялся, стараясь не шуметь, ополоснул лицо из деревянной кружки. На доске для хлеба мать с вечера оставила ему еду, он прихватил узелок и шагнул за порог. Деревня как будто вымерла, только на самой окраине, надрывая душу, выла собака. В отдалении плескалось море.