Легенда Кносского лабиринта
Шрифт:
Делаю несколько шагов вперед и останавливаюсь. Кажется, я здесь один. Моя спутница потерялась среди ночных призраков — пойти поискать? Не стоит? На жертвенном камне кто-то зажег светильники с ароматным маслом, голова кружится от сладкой смеси запахов. Но в этот момент лунный свет рождает фигурку из черненого серебра, и меня неудержимо тянет к ней навстречу. Тонкий силуэт плывет по кругу на расстоянии вытянутой руки, уворачиваясь от жадных объятий, но я все равно быстрее. Черные глаза распахиваются в пол-лица, бледные губы пытаются заговорить, но я не даю им такой возможности.
Я втираюсь всем телом в теплое, живое, дрожащее,
Ленивая истома ластится кошкой, ложится на грудь рядом с девичьей головкой, которая устроилась там чуть раньше, прячет когти в мягких лапах.
— Любимый мой… единственный… — прерывающийся шепот тревожит зверя, тот недовольно фыркает. — Я так по тебе скучала!
— Мы не виделись всего два дня, помнишь? Я рад тебе, Ариадна, но для чего ты меня позвала? Астерий наверняка рассердится.
— Ему сейчас не до нас, — в ее голосе мне слышится скрежет металла. — Я должна предупредить тебя, милый. Прости, что не успела сделать этого раньше. Астерий очень, очень опасен. Он носит маску — ты ведь уже заметил? Проклятие, которое он прячет под ней, страшнее ядовитой змеи. Будь осторожен, умоляю! Тебе невероятно повезло там, на берегу, и я боюсь, что судьба больше не будет так благосклонна.
— Видишь ли, я…
— Ты совершенно права, сестренка.
Ткань темноты рвется с треском, выпуская на поляну третьего участника ночной мистерии. Жертвенник вздрагивает от ужаса, роняя светильники в траву.
— После того, что ты натворила, я опасен вдвойне, — рык голодного льва кажется сладкой музыкой по сравнению с этим голосом. — Уходи немедленно, или я могу не сдержаться… ну же!
Последнее слово щелкает бичом, и Ариадна, бросившаяся было к брату, исчезает вспугнутой птицей. Я рад бы последовать за ней, но тяжелый змеиный взгляд парализует, не давая шевельнуться. Мучительно медленно Астерий приближается ко мне крадущимся шагом хищного зверя. Даже глаза в прорезях маски желтеют от ярости. Рывок — и мы стоим лицом к морде, хрипло дыша. Чужая рука, вцепившаяся в волосы, заставляет запрокидывать голову, подставляя мое беззащитное горло острым клыкам.
Так же внезапно он отталкивает меня прочь, стремительно наклоняется, и подхваченная с земли набедренная повязка летит мне в лицо. Пальцы, кажется, немного дрожат, пока я пристраиваю на бедрах клочок ткани. Ни слова не говоря, неожиданный гость отворачивается и идет прочь, и я тащусь за ним, как привязанный, даже не подумав забрать хитон и сандалии.
Грозовое молчание окутывает нас осязаемым облаком всю дорогу до дома. Я хмыкаю, поймав себя на этой мысли, и получаю короткий злой взгляд со стороны своего спутника. Или тюремщика? Хороший дом нашел себе наследник афинского престола, крепкий. Живым бы отсюда уйти. Дверь хлопает — излишне громко на мой вкус — и мы снова встаем друг напротив друга, готовые начать смертельный поединок.
— Что ты себе позволяешь,
— А что мне было делать? Я хотел поговорить с тобой, но у тебя, видимо, были занятия поинтереснее.
— Замолчи! Или ты умеешь думать только тем, что болтается у тебя между ног? Может, стоить избавить тебя от этой обузы — авось, голова заработает?
Злость, утихнувшая было, смоляным варом клокочет в глотке.
— А тебе-то какое дело? Или завидуешь? Свое хозяйство оторви да на стенку повесь — все равно пользы никакой, только и остается, что за другими подглядывать, — глупые слова вызывают желание вытереть рот. Что со мной?
— Завидую, значит, — голос опасно понижается, хотя куда уж больше. — Ты видел, к чему приводит мой гнев — там, на песочке… Так вот, любовь действует точно так же. Женщина, побывавшая у меня в постели, больше ни на что не годится — разве что добить из жалости. Сегодня, вернувшись к себе, я обнаружил в купальне парочку шлюх. Девочки вцепились в меня как собаки в кусок мяса.
— Ты их… они…
— Они живы, если ты об этом. Я не успел снять маску, и до ложа мы не дошли. Но мне пришлось потратить некоторое время на то, чтобы выяснить, как они сюда попали. Это оказался сестричкин подарок — как мило с ее стороны скрасить мне одинокий вечер. Потом я сразу отправился искать вас.
— Но… зачем? Что плохого в том, что мы…
— Зачем? Сопляк, ты так ничего и не понял! Думаешь, Ариадна жить без тебя не может? Ха! Она собиралась тебя приворожить, еще чуть-чуть, и было бы поздно!
— Она собиралась — что? — маленькие молоточки постукивают в висках.
— Тьфу, тупица. У тебя там, на поляне, голова кружилась? В светильниках было любовное зелье, дурманящее разум. Хотя было бы что… ладно. Если после соития мужчина выпьет вина с каплей такого зелья — дело сделано. Ты бы больше не смог обходиться без своей возлюбленной.
Видя мои круглые от изумления глаза, Астерий коротко хмыкает.
— Нет, это не навсегда — действует всего пару дюжин дней. Но, чтобы не видеть, как ты превращаешься в живой труп, мне пришлось бы поселить вас вместе, причем у себя, иначе трупом тебя сделал бы кто-нибудь другой. А мне и одного идиота здесь более чем достаточно. Ну, о чем еще с тобой поговорить? Спрашивай, потому что мне до сих пор нестерпимо хочется тебя выпороть, но это желание слегка ослабевает, пока я болтаю языком. Или мне уже перестать сдерживаться?
Кровь приливает к щекам, на мгновение темнеет в глазах. Безумие, наконец-то, выпрямляется во весь рост, расправляет плечи и властно толкает меня вперед. В одно движение я оказываюсь перед Астерием и сдергиваю прочь ненавистную маску. Он потрясенно замирает и затем зло выплевывает прямо мне в лицо:
— Совсем ополоумел? Жить надоело?
Но теперь уже я наматываю золотистые волосы на руку и ухмыляюсь, глядя в расширившиеся зрачки:
— Ты обещал ответить на мой вопрос. Женщины, побывавшие у тебя в постели, больше ни на что не годятся… а мужчины? — и, не дожидаясь ответа, целую — почти кусаю — удивленно приоткрывшийся рот. Я болен, я безумен, но безумцы — под защитой богов, и мое оскорбленное божество ничего не сможет мне сделать.