Легенда о гетмане. Том I
Шрифт:
По прибытию на Запорожье Серко без проволочек был зачислен в запорожцы, но Кирик, или Кирюха – такое прозвище Киритин получил у казаков, от этой чести уклонился. Однако, даже не будучи официально принят на Запорожье, он пользовался у казаков огромной популярностью, так как умел излечивать не только раны, но и болезни. Еще, когда казаки выступили из Кафы в обратный путь, ему удалось излечить несколько тяжело раненых в боях, спасти которых казалось невозможным, настолько серьезными были их ранения. Серко видел, как Киритин это делал и не мог придти в себя от изумления. Закрывшись
– Ступай, сынку, к нашему «дохтуру».
Зимой, когда численность казаков на Сечи сократилась до нескольких тысяч и у Киритина стало больше свободного времени, он сказал Ивану:
– Пора, мой друг, приступать к обучению тому, что я тебе обещал тогда в Кафе. Помнишь?
– А у меня получится? – неуверенно спросил казак.
– Я покажу тебе путь к познанию, – серьезно ответил Киритин, – а уж сумеешь ли ты осилить его, зависит только от тебя. А сейчас сосредоточься и посмотри мне в глаза.
Серко посмотрел в лицо Киритина. Взгляд его жгучих черных глаз в глубоких впадинах глазниц погрузился в глаза казака. Иван почувствовал, что из этих глаз струится энергия, которая начинает переполнять его, он впал в оцепенение и пришел в себя лишь от звука слов Киритина:
– Ну, вот и все, теперь ты знаешь все, что тебе нужно знать.
Действительно, Серко вдруг с удивлением понял: да, он знает, что ему нужно делать, чтобы овладеть искусством боя без соприкосновения с противником.
– Как это тебе удалось? – с восхищением спросил он Киритина. Тот пожал плечами:
– Люди не умеют использовать силу своего мозга. А, между тем, это совсем не сложно. Силой своего разума можно лечить болезни, подчинять себе волю других людей. Если сильно захотеть, можно пройти сквозь стены или в одно мгновение оказаться очень далеко отсюда.
Он опустил голову и о чем-то задумался.
Серко со своим новым обостренным восприятием чувств и ощущений вдруг понял затаенные мысли своего приятеля.
– Ты хочешь вернуться к своим?
Киритин поднял голову.
– Там, далеко отсюда – за морями, пустынями и высокими-высокими горами есть чудесная страна. Она обширна и прекрасна, там царит вечное лето, не бывает зим, люди собирают по три урожая, а деревья плодоносят круглый год. Там мой дом, там мои товарищи…
– И ты не можешь туда вернуться?
– Я мог, – с болью в голосе почти выкрикнул Киритин, – раньше я мог. Но когда они меня посадили на цепь и морили голодом, я долго был без сознания и забыл нечто важное, что никак не могу вспомнить, а без этого ничего не получается…
– Но все же он, по-видимому, вспомнил.
Серко взглянул в глаза внимательно слушавшего его рассказ Дорошенко.
– Летом, – продолжил он свое повествование после некоторого молчания, – новый гетман Тарас повел двадцатипятитысячное войско реестровиков
– И ты больше о нем ничего не знаешь? – не удержался Дорошенко от вопроса.
– Вскоре приснился мне сон. Я видел Киритина в окружении двенадцати человек похожих на него и друг на друга как две капли воды. Все они были одеты в длинные алые мантии, на головах у них были белоснежные шелковые тюрбаны. Из-под мантий выглядывали носки сапог, наподобие наших сафьяновых. Они находились в какой-то цветущей долине, но за их спинами виднелись вершины высоких белоснежных гор. Киритин ничего не говорил, он смотрел прямо перед собой и улыбался, по его виду было заметно, что он счастлив. Думаю, это он мне во сне передал весточку от себя.
– А ты сам не пробовал врачевать раны? Как он? – с загоревшимися глазами поинтересовался Петр.
– Почему же нет? – с улыбкой ответил Серко. – Вон у Богуна рана, считай, затянулась уже. Ты и сам можешь освоить это искусство, если захочешь.
Между тем, положение осажденного Збаража ухудшалось с каждым днем. Гонцы к королю перехватывались татарскими разъездами. Запасы провианта и фуража таяли с каждым днем, а получить новые было не откуда. После двух недель осады поляки стали есть не только конину, но и все, что было живого в замке, вплоть до крыс и мышей.
В один из дней в середине июля князю Иеремии доложили, что его просит принять один из гусар княжеской хоругви Стомиковский.
– Что у тебя? – устало спросил он, когда Стомиковский переступил порог и склонился в поклоне. Вишневецкий сильно исхудал, черты его волевого лица еще больше обострились, под глазами чернели круги. Князь также страдал от голода, как и его люди, но вдобавок он еще несколько ночей подряд не спал, лично проверяя караулы. Опытный полководец, он знал, что солдаты утомлены сверх всякой меры, голодают и могут утратить бдительность. Действительно, в одну из темных июльских ночей янычары и запорожцы попытались скрытно подняться на стены замка, но были своевременно замечены и отбиты.
– Ваша милость, у меня есть план, как можно выбраться из замка и доставить донесение королю о нашем бедственном положении.
– Говори яснее, – приказал оживившийся князь.
Выслушав Стомиковского, он задумался. План был хорош, но очень рискован. Стомиковский предлагал ночью пробраться через примыкающий с одной стороны к замку пруд к небольшой речушке, впадающей в него, а потом уже, продвигаясь по ее руслу, выйти из кольца осады.
– Коль решился на такое славное дело, – наконец, сказал он, – возражать не буду. Другого пути все равно нет. Но будь осторожен, там везде казаки и татары.