Легенда о Коловрате
Шрифт:
– Чш-ш-ш, – шепчет едва слышно, склоняясь прямо к уху, и Евпатий чувствует горячее, прерывистое дыхание.
Голова раскалывается, мир затянут пульсирующим туманом. Откуда-то сверху слышатся резкие голоса и окрики, топот лошадей, звон оружия. Мугалы. Они перебили весь отряд, грязные твари. А теперь ищут его… и Настю. О, Господи! Зачем же ты вернулась, глупая девчонка? Ну почему не уехала назад в город? Пусть подмога подоспела бы только похоронить дружину Ратмира, зато ты сама жила бы… Какая же ты, Настя, дуреха. Какая дуреха… Если с тобой что случится, я никогда
Напрягая последние силы, Евпатий посмотрел в лазоревые глаза девочки, стараясь выразить все, о чем болела сейчас душа. И Настя поняла – она моргнула, все еще зажимая ему рот ладошкой, и прижалась щекой к его щеке.
Так они и лежали на дне оврага, припорошенные снегом, и робко надеялись на чудо.
Время тянулось, как сладкая кулага (кисло-сладкое блюдо из ржаной муки и солода, мучная каша. По внешнему виду кулага напоминает густую кашу – ее можно резать ножом), превращая каждый удар сердца в долгий гул колокола. Степняки все еще рыскали там, наверху, и юный дружинник не заметил момента, когда силы окончательно его покинули. Стало очень холодно. Мороз пробирал до костей сквозь лохматую шубу и плотный кафтан, который сшила как раз перед этой зимой мама. Тепла больше не осталось ни в теле, ни в мыслях. Он хотел сказать Насте прощальное слово, как положено сильному воину, но не смог – оглушающая чернота резко накрыла его, не позволяя сделать следующий вдох. А дальше не осталось ничего…
Вынырнув из омута воспоминаний, Евпатий еще раз внимательно посмотрел на сидящую рядом девушку.
– Ты… – слова застряли в горле, перешли в надсадный кашель.
Она опять погладила его и улыбнулась. Он хотел дотронуться до ее лица, убедиться, что это не морок, не козни лукавого. Но руки были связаны. Плотные куски свиной кожи врезались в запястья.
Что ж его, как зверя…?
– Погоди, – остановила его Настя и развязала правый наручник. Ее пальцы были теплыми и быстрыми. Видать, не первый раз она его от пут освобождает.
Со дна памяти снова стали подниматься образы. Только теперь они были совсем обрывочные, размытые.
Горница в доме рязанского воеводы. Священник, вышагивающий из стороны в сторону и машущий кадилом. Заплаканное лицо матери. Какие-то незнакомые лица, сменяющие друг друга. Одно из них он хорошо запомнил: крючконосый дедок с длинными седыми волосами сыпет землю прямо ему на лоб, на грудь и шепчет что-то непонятное. Пахнет от него жареным луком, квашеной капустой и старостью.
Но самым ярким воспоминанием были боль и слабость.
– После того, как тебя домой привезли, ты долго лежал в беспамятстве, – говорила между тем Настя. – Совсем плох был. Ничего не помогало. Подле тебя отец Лука много дней дежурил, псалмы читал, наказал матушке твоей святые молитвы на плащанице вышить и тебя ею укрыть. Все без толку. И знахарей звали, и шептунов, прости Господи. Думали, уж не выкарабкаешься.
Девушка улыбнулась и посмотрела на Евпатия долгим нежным взглядом:
– Но ты сдюжил. Со временем на поправку пошел. Только с тех
Настя отвязала второе запястье молодого мужчины и сжала его ладонь в своих. Долгую минуту они молчали, чувствуя, как смешивается тепло их рук. Затем девушка встрепенулась, лицо ее снова озарила улыбка, она поднесла руку Евпатия к его лицу и положила на подбородок.
Он с удивлением ощутил густую окладистую бороду.
– Теперь ты в старшей дружине у князя Юрия.
– Князя Юрия…
– Да. Учишь дружинников биться слаженно, а не вразнобой.
Еще не вполне понимая, что происходит и о чем говорит девушка, Евпатий встал с кровати и, пошатываясь на слабых ногах, подошел к окну. Из него открылся вид, который был хорошо знаком, отчего на душе тут же полегчало.
– Это Рязань, – обернулся он к Насте и улыбнулся.
– Да, мы в Рязани.
Бросив взгляд за окно еще раз, мужчина кивнул своим мыслям и пошел по горнице, цепляясь взглядом за знакомые мелочи. У кадки с водой он остановился, взглянул на свое отражение. С водной глади на него смотрел крепкий статный молодой дружинник с густыми вихрами и светлой бородой. Лицо было знакомое, но в то же время какое-то чужое.
– После той раны ты, бывает, как проснешься, многое забываешь, – послышался из-за плеча голос девушки.
– Этот дом помню.
– Это твой дом, Евпатушка.
– Там блины, – ткнул Евпатий пальцем в сторону стола и быстрыми шагами направился к тарелке, накрытой вышитым льняным полотенцем, сдернул его и улыбнулся еще шире. – Я помню.
Внезапно брови взлетели вверх.
– А батюшка? Лев Романович? Матушка?
Красавица жена опустила голову.
– Батюшка твой пошел биться с черниговским князем Мстиславом Святославичем на реку Калку – воевать безбожных татар. Так назад и не возвратился. И матушка его ненадолго пережила – уж очень тосковала.
Настя подошла и стала рядом:
– Дети тебя любят. У тебя двое детей: Ваня и…
– …и Ждана.
– Правильно. А еще тебя Коловратом в дружине зовут. Так Ратмир тебя прозвал за то, что с двумя мечами лихо управляешься. Помнишь? Теперь все тебя так и называют.
Коловрат… Это слово будто выбило заглушку, которая перекрывала поток воспоминаний, и они накатили на Евпатия сплошной волной. Лица и события закрутились вокруг него вихрем: белозубая улыбка отца, Ратмир, дружинники, суровый взгляд князя, распахнутые голубые глаза Насти, ее мягкие губы…
– Ты… – повернулся он к девушке, провел пальцами по маленькому шраму на шее. – Настя?!
– Доброе утро, – рассмеялась она в ответ.
Он хотел обнять ее, приголубить, но тут раздался громкий стук в дверь и зычный мужской голос прогремел:
– Евпатий! Проснулся?
Настя мотнула головой в направлении шума и выгнула бровь:
– Это…
– Каркун, – вспомнил после секундной заминки Коловрат, и девушка с улыбкой кивнула.
– Евпатий, князь зовет! Чужие к городу скачут, – пророкотало из-за двери.