Легенда о любви
Шрифт:
При воспоминании о вечеринке она резко изменилась в лице.
— Ты не дура, Джессика. Ты открытая, доверчивая душа, которая нуждается в помощи и поддержке. И в связях, чтобы начать карьеру.
Мне это понятно. Просто ты не в том месте искала.
— Спасибо за доброе слово, Кевин. Знаешь, я действительно не думала, что он обманывал меня и использовал. А он оказался расчетливым, холодным негодяем. Целый месяц пудрил мне мозги, обещая познакомить с хорошими режиссерами. И знакомил. С такими же подонками, как сам.
Перед ее
Ее взгляд, полный горечи, скользнул по его лицу и устремился куда-то в пространство.
— Он даже предлагал мне выйти за него замуж, — продолжала она с выражением печальной брезгливости на лице. — Хотел привязать к себе как собачку, чтобы удобнее было использовать в своих денежных интересах. Но когда я увидела его на этой вечеринке с какой-то рыжей шлюхой, я все поняла. Он просто подставлял меня своим партнерам, а сам в это время развлекался с другими бабами. Подлец. Скотина. Свинья.
Кевин молча слушал ее и чувствовал, как будто подключается к ее душе, переживая все, что переживала она. Да, он сам не иначе назвал бы этого червяка. И теперь был готов выслушивать все, что она говорит, понимая, что ей, по-видимому, очень долго приходилось держать это внутри. Не с кем было поделиться. Теперь же поток негодования и боли рвался наружу. И она не сдерживалась и не стеснялась. Она исповедывалась. Только бы она не сорвалась в истерику, подумал он с опаской.
— Он знает, что мне позарез нужна работа, — продолжала она. — Я всего два месяца назад окончила театральную студию. А незадолго до этого… — Она запнулась, и Кевин заметил, как ее глаза быстро наполнились слезами. — В моей семье случилась беда, — тихо сказала она. — Отец бросил нас, и мать от горя чуть не сошла с ума.
Пыталась покончить с собой. Ее упекли в психушку. Моя семнадцатилетняя сестренка осталась одна. Я — в Нью-Йорке, она — в Шарлотте.
И я не знаю, как ей помочь. — Она закрыла лицо руками, пытаясь сдержать рыдания.
Кевину нестерпимо хотелось подсесть к ней, бережно обнять, утешить. Но что он может ей сказать? Чем помочь? Слова утешают, но не решают проблем. Единственное, на что он чувствовал себя способным в эту минуту, это прижать ее к груди и ласкать до тех пор, пока она не забудет обо всех своих горестях и трудностях, о предательстве того ублюдка, о матери, обезумевшей от горя, и брошенной сестренке.
Почему в этом мире столько зла, жестокости и несправедливости? Почему столько страданий? Есть ли выход из этого круговорота?
— Мне очень жаль, что так случилось с твоей матерью. Но что ты можешь
Твоя жизнь будет полна радости и света, — наконец твердо сказал он. — Вот увидишь.
— Хотелось бы верить. А пока что… я просто устала. Устала от собственной глупости, от лжи вокруг…
— Тебе нужно отдохнуть. Хорошо выспаться для начала. Утром, на свежую голову все будет выглядеть по-другому. Придут новые мысли, новые надежды.
И снова его уверенный, глубокий, теплый голос убедил ее и утешил. Она успокоилась, и, казалось, мысли, осаждавшие ее бедную голову, рассеялись.
— Странно, но почему-то мне совсем не хочется спать, — сказала она. — А тебе?
— И мне тоже.
— Кстати, ты обещал показать свои портреты, — напомнила она.
Кевин искренне обрадовался, что она сумела справиться с эмоциями и тяжелыми мыслями. Ее личико посветлело и разгладилось. Мудрая малышка и, по всему, талантливая актриса, подумал он.
— Что ж, с удовольствием готов выполнить свое обещание, — сказал он. — Пойдем.
Они перешли в мастерскую. Кевин снял с одного из мольбертов недописанную картину, потом достал с полки массивную папку. На мольберте появился портрет старика, написанный цветной пастелью.
Джессика несколько минут молча и вдумчиво рассматривала его. И не заметила, как Кевин подошел к ней сзади и, слегка склонившись к ее уху, тихо спросил:
— Нравится?
Она вздрогнула и замерла, не в силах что-либо ответить. Впервые в жизни близость мужчины заставила ее оцепенеть, лишиться речи.
Ей казалось, что он затапливает ее своим присутствием, вызывая во всем теле тонкое, искрящееся наслаждение.
Портрет. Слова. Она должна собраться с мыслями и что-то сказать.
— Необыкновенно красивый старик, — приглушенным, слабым голосом проговорила она. Каждая морщинка на его лице настолько выразительна, что кажется, будто в ней, как в символе, заключена одна из историй его жизни. Его лицо — символическая повесть.
Как ей удалось совладать с собой, одному Богу известно. Каждая клеточка ее тела продолжала вибрировать, откликаясь на его присутствие, наполняя все ее существо серебристым звоном. И лишь когда портрет старика сменился портретом маленькой девочки, Джессика с досадой осознала, что Кевина за ее спиной больше нет.
Она пересмотрела около десятка его чудесных портретов и заметила, что все они были написаны со стариков и детей.
— Ты пишешь портреты только стариков и детей. Почему? — спросила она.
— Потому что ни старики, ни дети не притворяются. Старикам уже незачем это делать, а дети еще не научились. И те, и другие — естественны, искренни и непосредственны. Меня привлекают эти качества в людях, — ответил он.
— Твои портреты тоже очень искренни и непосредственны. Эти качества наверняка есть и в тебе, — заметила она.