Легенда о малом гарнизоне

Акимов Игорь Алексеевич

– Ну вот, Драбына, вы видели, чем кончается упорство. Теперь вы остались один. Никто, кроме нас, не знает ни о вашем подвиге в доте, ни о том, что вы побывали в наших руках. И если вы сейчас дадите подписку о лояльности, ни одна душа не сможет поведать миру о том, что с вами случилось на протяжении минувшего месяца. Ни одна душа! Вам не на кого больше оглядываться. Вы один. И вы можете начинать новую жизнь.

Чапа помедлил и ответил спокойно:

– Жалко, что я пережил хлопцев… Больше вы от меня ничего не услышите.

И он действительно больше

не проронил ни звука. Ни в машине, ни в кабинете следователя, куда его привезли с места казни. Следователь до полуночи пытался его разговорить, но, когда убедился, что Чапа тверд, приказал часовому увести его. Чапу повели совсем не в ту сторону, где была его комната, и он подумал, что вот настал и его черед, но не испугался – он верил в себя, в то, что выстоит и не дрогнет. «И кричать не буду, – думал он. – Как Санька. Не буду кричать. Назло им».

Он хорошо настроился и, когда они дошли до места, спокойно вошел в комнату, перед которой стояли двое вооруженных автоматами часовых.

Это была большая жилая комната. Посредине стол, под стенами пять кроватей, на четырех лежат его хлопцы: Ромка, Санька, Герка и командир… Разговаривают… Перед комодом на тумбочке стакан чаю стоит.

Чапа прошел к свободной койке, сел и сидел прямо-прямо, но как только услышал, как закрылась дверь за ушедшим солдатом, упал лицом на подушку и заплакал.

…На этой долгой войне фашисты еще будут пытать тысячи людей, чтобы узнать имена их товарищей-подпольщиков, номер части, количество танков или секрет нового оружия. От этих же пятерых они не собирались узнать ничего. На них просто ставили эксперимент, как на кроликах или мышах. Бросали из холодного в горячее. Такая малость: хотите жить? – скажите: да, мы лояльны, мы не против вас, мы склоняем голову перед вашей идеей и силой…

Опять прекратились допросы и собеседования. Их предоставили самим себе. Они получили определенную свободу: внутренний маленький дворик был в их распоряжении, и они этим пользовались, проводили в нем целые дни.

Первый вариант побега возник у Ромки через полчаса, проведенных в этом дворике.

– У них в проходной дежурят всего три человека. Это три винтовки, ребята. Для нас это не работа. А с винтовками мы захватим и главный КПП.

– Дядя, но нас ведь перестреляют на плацу.

– Ну, это еще бабушка надвое сказала.

– Не понимаю, чего ты хочешь – погибнуть с оружием в руках или вырваться на свободу?

Так был похоронен первый гениальный проект.

О втором Ромка рассказывал через полминуты после того, как Чапа сообщил, что на главном дворе стоит большой грузовик, а на нем стационарная установка – счетверенный пулемет.

– Мы захватываем малую проходную, затем этот грузовик и не ввязываемся в бой, а просто тараним ворота.

– Они с добрячого железа, оте ворота.

– Наплевать.

– Ото як лоба об них расцокаешь… Не-а, я на то не сгодный…

– Ну и пусть! Займем круговую оборону, будем лить из всех пулеметов, столько гадов набьем…

Но и это не приняли. Уж сколько немцев положили

они перед своим дотом, кажется, не только за себя, за всех друзей поквитались, а все-таки сейчас, здесь, в плену, у них зародилось странное ощущение неудовлетворенности. То ли они не сделали чего-то, то ли чего-то не доделали, но они уже чувствовали, что сейчас главное может быть не в числе убитых врагов, а в чем – пока не могли понять.

Потом был еще один проект: выехать в багажнике княжеского «шевроле». Но поскольку никто не мог придумать, как незаметно пробраться в большой двор, а тем более как четверым парням поместиться в одном багажнике, то и эту идею так же быстро позабыли.

Эта очередная Чапина отповедь – а как-то так получалось, что именно он был главным оппонентом Ромки, – вывела его из себя настолько, что он сказал:

– Чапа, ты такой умный, это будет такая потеря для человечества, если ты, не дай бог, пропадешь с нами. Послушайся меня и драпай отсюда, пока есть возможность. А мы без тебя, дорогой, пусть будем не так расчетливы, зато в пять раз скорее попытаем счастья. И уверяю тебя – вырвемся.

– Не-а, – сказал Чапа. – Не хочу. Они токички и ждут, щоб я один до дому почвалав. А потом щоб с вас наржаться. Не хочу.

И все-таки они убежали.

Идею подал не Страшных, а Чапа.

Однажды во время прогулки по городу он остановился возле брезентовой палатки – посмотреть, как двое рабочих-сантехников гнут водопроводную трубу, делают колено: наверное, лень было на склад сходить за нужной деталью. Они работали так примитивно, что Чапино сердце не выдержало, и он, бормоча: «А ще кажуть – Евро-о-опа…» – засучил рукава и показал, как это делают настоящие мастера.

Потом он повел обоих парней пить пиво. Разговаривать им было трудно, общих слов – почти ни одного. А если учесть, что Чапа представлял из себя фигуру, по меньшей мере, странную (ходит в открытую в красноармейской форме, а пропуск его выдан самим комендантом и разрешает круглосуточное передвижение по городу; и то ли он пленный, то ли на службе – тоже не разберешь сразу), то окажись на его месте любой другой человек, с ним бы никто и двух слов откровенных не сказал. Но Чапе эти парни поверили. С риском для жизни, причем не осознавая до конца, почему идут на этот риск, но поверили. Вот такой он был человек, Нечипор Драбына.

Парни подтвердили: казарма не имеет автономной канализации, а входит в городскую сеть. Мало того, к ней ведут не трубы, а проложенная лет пятьдесят назад подземная галерея, которая через два квартала выходит к центральному городскому коллектору – такой же галерее, только попросторнее. Еще они знали, что ведущая к казарме галерея перегорожена железной решеткой; по слухам, дальше должна быть еще одна, однако это были именно слухи – туда не пускали мастеров из муниципальной сантехнической службы, управлялись своими силами; разве что кто-нибудь из старых рабочих в курсе дела. Не знали они и самого главного: где именно в казарме есть выход в галерею. Но попытаться разузнать можно.