Легенда о Побратиме Смерти
Шрифт:
— Вершина горы, — со вздохом проговорил Гарен-Цзен. — Нет, это не гора, а вулкан, который вот-вот взорвется.
Тут дверь отворилась, и вошел воин средних лет, мощного сложения, в длинном черном плаще королевского гвардейца. Гарен-Цзен устремил на него свои разные глаза.
— Добрый день, господин Гарган. Чем могу служить?
Вошедший тяжело опустился на стул и водрузил на стол свой роскошный шлем из бронзы и серебра.
— Этот безумец убил свою жену.
Двое гвардейцев ввели Чорин-Цу за ограду дворца. Еще двое шли
Гвардейцы, пройдя через людскую, поднялись по застланной ковром лестнице в королевские покои. Миновав знаменитый Чертог Наложниц, они завернули в часовню, где склонились перед золотым изваянием Бога-Короля. Здесь солдаты двигались медленнее, стараясь не шуметь, и Чорин-Цу воспользовался случаем, чтобы отдышаться. Наконец они приблизились к двойным дверям, ведущим в опочивальню. Снаружи ожидали двое: воин с раздвоенной бородой чугунного цвета и первый министр Гарен-Цзен в своем пурпурном облачении. Высокий и тонкий как лоза, с ничего не выражающим лицом.
Чорин-Цу поклонился соотечественнику и проговорил на чиадзе:
— Да благословят вас Боги Высоких Небес.
— Неучтиво и неподобающе говорить на иноземном языке в королевских покоях, — выговорил ему Гарен-Цзен на южном наречии. Чорин-Цу поклонился снова. Длинные пальцы Гарен-Цзена коснулись второй костяшки на правой руке. Затем он скрестил руки на груди, касаясь указательным пальцем бицепса. Чорин-Цу понял смысл сказанного: «Делай, что тебе прикажут, — и останешься жив!»
— Прошу прощения, мой господин, — сказал бальзамировщик. — Не гневайтесь на вашего ничтожного слугу. — Сложив руки перед собой, он склонился еще ниже, касаясь большими пальцами подбородка.
— Мы нуждаемся в твоих услугах, мастер. Никто другой не войдет в эту комнату, пока ты не завершить свою... работу. Ты понял?
— Разумеется, мой господин. — Гвардейцы поставили сундучок Чорин-Цу у дверей. Гарен-Цзен приоткрыл створку ровно настолько, чтобы мастер с сундучком мог протиснуться.
Дверь закрылась за Чорин-Цу, и он огляделся. Ковры и пологи королевского ложа были из тончайшего чиадзийского шелка. Само ложе украшала искусная резьба, покрытая позолотой. Каждая вещь в комнате говорила о богатстве и роскоши, доступным только монархам.
Даже покойница...
Она была подвешена за руки на золотых цепях к потолку над кроватью, и простыни под ней промокли от крови. Чорин-Цу видел королеву только дважды: один раз во время шествия в честь ее свадьбы и второй — две недели назад, в начале Игр. Она открывала Игры в своей новой роли Бокат, богини мудрости. В тот раз Чорин-Цу рассмотрел ее как следует. Ее глаза казались пустыми, и она с трудом выговаривала слова благословения. Мастер пододвинул к себе стул и сел, глядя на мертвое тело.
На королеве, как и при открытии Игр, был шлем богини — золотой, с крыльями и длинными щитками, закрывающими щеки. Чорин-Цу знал татарскую мифологию не слишком хорошо, но достаточно. Бокат была женой Миссаэля, бога войны.
Но безумца вдохновил на убийство другой миф. Готирские боги воевали друг с другом, и земля пылала от огненных стрел Миссаэля. Один из его врагов взял Бокат в плен и подвесил ее на цепях близ Волшебного Града. Миссаэля же предупредили, что, если он пойдет на город войной, первой падет его жена. Тогда он взял свой лук и выстрелил ей в сердце, а после со своими соратниками ринулся на приступ, взял город и перебил всех, кто в нем был. Когда бой завершился, он вынул стрелу из груди жены и поцеловал рану. Она тут же затянулась, Бокат ожила и обняла своего супруга.
Здесь, в этой комнате, кто-то пытался повторить древнее предание. Окровавленная стрела лежала на полу. Чорин-Цу устало поднялся и освободил тонкие запястья покойницы от золотых оков. Тело упало на кровать, шлем слетел с головы и с глухим стуком покатился по полу. Светлые волосы королевы рассыпались, и Чорин-Цу увидел, что на корнях они тусклого мышиного цвета.
Вошел Гарен-Цзен и сказал, пользуясь знаками:
«Бог-Король пытался спасти ее. Видя, что кровь не останавливается, он пришел в панику и послал за придворным лекарем».
«Здесь всюду кровь, — тоже знаками ответил Чорин-Цу. — Я не могу заниматься своим делом в таких условиях».
«Придется! Никто другой не должен знать... — пальцы Гарен-Цзена помедлили, — о совершенной здесь глупости».
«Значит, лекарь мертв?»
«Да».
«То же будет и со мной, когда я закончу работу».
«Нет. Я договорился — тебя выведут из дворца, и ты убежишь на юг, в Дрос-Дельнох».
«Благодарю вас, Гарен-Цзен».
«Я поставлю за дверью сундук. Сложи в него... все грязное белье».
— Сколько тебе понадобится времени, чтобы подготовить ее? — спросил министр уже вслух.
— Три часа, возможно, чуть больше.
— Я вернусь к этому сроку.
Министр вышел, и Чорин-Цу вздохнул. Этот человек лжет: не будет никакого бегства на юг. Чорин-Цу отогнал эту мысль и начал доставать склянки с бальзамирующим раствором, ножики и скребки, аккуратно раскладывая все это на столике у кровати.
Золоченая панель в задней стене отодвинулась, и Чорин-Цу упал на колени, потупив взор, — но успел увидеть покрытый золотой краской королевский лик и засохшую кровь на губах, которыми император целовал рану на груди своей жены.
— Сейчас я ее оживлю. — Бог-Король встал на колени рядом с мертвой и прижался губами к ее губам. — Приди ко мне, сестра моя и жена. Открой глаза, богиня мертвых. Вернись ко мне — я приказываю!
Чорин-Цу стоял на коленях, не открывая глаз.
— Я приказываю тебе! — вскричал Бог-Король. Потом он разразился рыданиями и долго плакал. — Ах, — вздохнул он вдруг. — Она дразнит меня, она только притворяется мертвой. Кто ты такой?
Чорин-Цу вздрогнул, поняв, что король обращается к нему, открыл глаза — и взглянул в лицо безумию. Блестящие голубые глаза на золотой маске смотрели приветливо и дружелюбно. Чорин-Цу сделал глубокий вдох.