Легенда о Побратиме Смерти
Шрифт:
— Не знаю, свободен ли теперь ваш дух, госпожа, — тихо сказал он. — Надеюсь, что да. — Собравшись уже встать, он заметил какой-то блеск в складках истлевшего белого платья. Это был круглый медальон, окаймленный темным золотом.
Приблизив его к свету, Зибен увидел, что сам медальон сделан из потускневшего серебра и украшен выпуклым рисунком, который поэт не мог разглядеть. Сунув вещицу в карман, он вышел из пещеры и велел Друссу тащить его наверх.
Они вернулись в лагерь, Зибен стал полировать медальон при свете луны, стараясь вернуть ему блеск. Друсс сел
— Я вижу, ты нашел клад.
Зибен протянул ему медальон. На одной стороне был вытиснен профиль мужчины, на другой — женщины. Вокруг женской головы были написаны какие-то слова на языке, которого Зибен не знал.
— Возможно, это монета — король и королева, — сказал, приглядевшись, Друсс. — Ты думаешь, женщина — это она?
— Не знаю, Друсс. Но кем бы она ни была, убили ее со зверской жестокостью. Можешь ты представить себе, что это такое? Когда тебя тащат в это жуткое место и выкалывают тебе глаза? Висеть там и истекать кровью, пока смерть подкрадывается к тебе с мучительной медлительностью?
Друсс вернул медальон Зибену.
— А может, она была страшной ведьмой, которая ела детей, и казнили ее за дело.
— За дело? Нет такого преступления, Друсс, которое заслуживало бы подобной казни. Если человек творит зло, его нужно убить — а посмотри, что сделали с ней. Кто бы это ни совершил, ему это доставило удовольствие — так тщательно эта казнь обдумана и так скрупулезно осуществлена.
— Что ж, ты сделал все, что мог, поэт.
— Ты не находишь, что этого мало? Как по-твоему — может теперь ее дух видеть, слышать и говорить?
— Хочется думать, что может.
Ниоба пришла к ним и села рядом с Зибеном.
— В тебе все жилы натянуты, поэт. Любовь тебе поможет.
— Думаю, ты совершенно права, — усмехнулся Зибен, вставая и беря ее за руку.
Прошло время, и Ниоба уснула, а Зибен сидел при луне, думая о женщине в пещере. Кто же она и за какую вину ее казнили? Она, конечно, была колдуньей, в этом сомневаться не приходится. Ее убийцы приложили немало труда, чтобы покончить с ней бесповоротно.
Ниоба зашевелилась и просила:
— Тебе не спится, поэт?
— Я думаю о той покойнице.
— Почему?
— Не знаю. Страшно умирать так — ослепленной, закованной, замурованной в темной пещере. Злое, жестокое дело. И зачем ее привели сюда, в это безлюдное место? Зачем спрятали ее тело?
— А куда уходит спать солнце? — сказала, садясь, Ниоба. — Где те мехи, которыми пользуются ветры? Что проку задавать себе вопросы, на которые нет ответа?
Зибен улыбнулся и поцеловал ее.
— Именно так приобретается знание. Люди задают себе вопросы, на которые ответа пока нет. Солнце не уходит спать, Ниоба. Солнце — это огромный огненный шар в небесах, а наша планета — шарик поменьше, и она оборачивается вокруг него. — Ниоба смотрела на него с недоумением, но молчала. — Я хочу сказать, что ответ есть всегда, даже если мы его пока не видим. Та женщина в пещере была богатой, а возможно, и знатной — принцессой или королевой. На медальоне, который я нашел, вытиснены две головы — мужская и женская.
— Покажи.
Зибен достал медальон из кармана и положил ей на ладонь. Луна светла ярко, и Ниоба стала рассматривать портреты.
— У нее красивое лицо, но она не надирка.
— Почем ты знаешь?
— Надписи на лон-циа чиадзийские. Мне уже доводилось видеть такие знаки.
— А ты не можешь прочесть, что тут написано?
— Нет. — Ниоба вернула ему медальон.
— Как, ты сказала, это называется? Лон-циа?
— Да. Это дар любви, очень дорогой. К свадьбе должны были сделать два таких. Этот мужчина — ее муж, и на ее лон-циа его изображение обращено внутрь, к сердцу. А он свой носил наоборот, ее головой к сердцу. Так издавна заведено у чиадзе — если они богаты.
— Хотел бы я тогда знать, что случилось с ее мужем.
Ниоба придвинулась к нему.
— Довольно вопросов, поэт. Я буду спать. — Зибен лег рядом с ней. Ее пальцы, погладив его по щеке, скользнули ниже, на грудь и живот.
— Ты вроде бы спать собиралась?
— После любви всегда лучше спится.
К полудню следующего дня отряд прошел скалы насквозь — дальше начиналась степь. Нуанг выслал вперед дозорных, и остаток воды поделили между женщинами и детьми. Друсс, Нуанг и юный Менг взобрались на камни, чтобы обозреть степь, голую и пустую на вид. Врага нигде не было видно.
Через час разведчики вернулись и доложили, что уланы ушли. Дозорные двигались по их следам до родника в глубокой балке — источник был выпит досуха и покинут.
Нуанг довел свой усталый караван до родника и стал там лагерем.
— Никакого терпения нет у этих гайинов, — сказал он Друссу, стоя над затоптанным в грязь источником. — Вода еле сочится, а они пустили к ней лошадей. Если бы они набирали понемногу, хватило бы всем — и людям, и коням. А так? Ха! Их кони едва смочили языки и к закату опять захотят пить.
Несколько женщин начали разгребать грязь и щебень. Очистив родник, они сели и стали ждать. Через час ямка начала наполняться водой.
Нуанг снова выслал разведчиков, и они вернулись за час до сумерек. Вождь поговорил с ними и подошел к Друссу и Зибену, седлавшим своих коней.
— Гайины свернули на северо-запад. Мои люди, увидев там большое облако пыли, подъехали так близко, как только посмели, и говорят, что гайинов целое войско. Зачем они пришли сюда? За что здесь воевать?
Друсс положил свою ручищу на плечо старика.
— Они идут в долину Слёз Шуль-сен, чтобы разорить святилище.
— Но зачем им кости Ошикая? — удивился вождь.
— Далеко ли еще до гробницы? — спросил его Друсс.
— Если взять двух запасных коней и ехать на северо-восток всю ночь, через два дня вы увидите ее стены. Но вы ненамного опередите гайинов.
— Желаю тебе удачи, — сказал Друсс и протянул Нуангу руку. Тот кивнул и пожал ее.
Зибен подошел к Ниобе.
— Надеюсь, мы еще встретимся, госпожа моя.
— Может, встретимся, а может, и нет, — сказала она и отвернулась.