Легенда о принце Ахмеде аль Камель, или Паломник любви
Шрифт:
– Другими словами, - сказал ворон, бросив на него исполненный важности взгляд, - ты хочешь испытать мое искусство в гадании по руке. Поди сюда, покажи ладонь, и я разгадаю по ней тайные линии предначертанного тебе судьбою.
– Прошу прощения, - сказал принц, - я пришел не за тем, чтобы узнать волю судеб, скрытую аллахом от смертных; нет, я паломник любви и ищу дорогу к предмету моего паломничества.
– Но разве в пылкой Андалусии возможны затруднения подобного рода? усмехнулся ворон, подмигнув своим единственным глазом. - Как можешь ты сталкиваться с подобными затруднениями в беспутной Севилье,
Принц покраснел и был несколько шокирован словами почтенной птицы, которая, стоя уже одною ногой в могиле, позволяла себе болтать в столь легкомысленном тоне.
– Поверь мне, - сказал он, нахмурившись, - я вовсе не из тех праздношатающихся юнцов, за одного из которых ты меня принимаешь. Черноокие девушки Андалусии, пляшущие в апельсинных рощах на берегах Гвадалквивира, не для меня: я ищу неведомую, но бесспорно целомудренную красавицу, с которой писан этот портрет, и я молю тебя, о всемогущий ворон, если это в пределах твоих познаний и доступно твоему искусству, - укажи, как ее разыскать.
Серьезный тон принца подействовал на седовласого ворона как укор.
– Что я знаю, - ответил он сухо, - о юности и красоте? Я посещаю лишь старых и немощных, а не юных и исполненных сил; я предвестник судьбы, вот кто я; возвещая смерть, я каркаю на печной трубе или стучу крылом в окошко больного. Ищи сведений о своей красавице где-нибудь в другом месте.
– Но где же искать их, как не у сынов мудрости, сведущих в книге судеб? Знай же, о ворон, что я принц - наследник престола, что мое рождение отмечено звездами, что я призван совершить таинственный подвиг, и от того, удастся ли мне его выполнить, может быть, зависит судьба царств и царей.
Узнав, что это дело совершенно исключительной важности и что в нем заинтересованы даже звезды, ворон переменил тон; с глубоким вниманием выслушал он историю принца и, когда тот окончил, сказал:
– Что касается прекрасной принцессы, то не жди от меня никаких разъяснений, ибо я никогда не летаю ни над садами, ни над покоями женщин; но поторопись в Кордову, отыщи пальму славного Абдурахмана, что растет во дворе главной мечети, и у ее подножия ты найдешь великого странника, посетившего все страны и все дворы и пользовавшегося неизменным успехом у королев и принцесс. Он расскажет тебе о той, кого ты разыскиваешь.
– Прими мою благодарность за твои драгоценные сведения, - сказал принц. - Прощай, почтеннейший чародей.
– Прощай, паломник любви, - сухо ответил ворон и снова принялся размышлять над своей диаграммой.
Принц вышел за пределы Севильи, отыскал своего верного спутника и товарища, дремавшего в дупле дерева, и вместе с ним отправился в Кордову.
Дорога шла вдоль висячих садов, апельсинных и лимонных рощ, украшавших собой прелестную долину Гвадалквивира. Когда путники приблизились к воротам Кордовы, сова укрылась в расщелине стены, а принц пустился на поиски пальмы, посаженной в давние времена Абдурахманом. Она росла среди обширного двора при мечети и горделиво возносилась над апельсинными деревьями и кипарисами.
В аркадах двора сидели группами дервиши и факиры; верующие, перед тем как войти в мечеть, совершали у фонтана положенное обычаем омовение.
У подножия пальмы, прислушиваясь к словам кого-то невидимого,
– Как это, - обратился принц к одному из соседей, - столько достойных людей находят удовольствие в болтовне без умолку лопочущей птицы?
– Ты не подозреваешь, о ком говоришь, - ответил его собеседник. - Этот попугай - потомок знаменитого персидского попугая*, прославившегося своим талантом рассказывать сказки. Ведь на кончике его языка вся ученость Востока; он цитирует поэтические произведения так же легко и свободно, как говорит. Он посетил много иностранных дворов, где на него смотрели как на чудо учености. Он всеобщий любимец и в особенности пользуется успехом у представительниц прекрасного пола, которые, как известно, восторгаются учеными попугаями, умеющими цитировать чужие стихи.
______________
* Шутливый намек на широко известный на Востоке персидский сборник "Сказки попугая", впервые составленный в XIV в. (Прим. пер.)
– Довольно! - воскликнул принц. - Я непременно поговорю с этим всемирно прославленным странником.
Он добился беседы наедине и рассказал попугаю о цели своего путешествия. Едва только он начал, как попугай разразился приступом сухого, колючего смеха, вызвавшего на его глазах слезы.
– Прошу прощения за веселость, - сказал он, - но даже просто упоминание слова "любовь" неизменно приводит меня в смешливое настроение.
Принца глубоко оскорбила эта несвоевременная веселость.
– Разве любовь, - молвил он, - не великая тайна природы, не сокровенное основание жизни, не вселенская гармония чувства?
– Ерунда! - вскричал попугай, прерывая поток его слов. - Скажи, пожалуйста, где ты выучился этому сентиментальному языку? Поверь, любовь нынче не в моде, и в обществе блестящих умов и утонченных людей о ней что-то больше не слышно.
Принц вздохнул, вспомнив о совсем других речах своего верного друга голубя. "Но попугай, - подумал он, - жил при дворе; он производит впечатление блестящего и утонченного господина - и он ничего не знает о том, что зовется любовью". Не желая более выставлять на посмешище чувство, которым было полно его сердце, он перешел прямо к делу.
– Сказки мне, - молвил принц, - о высокообразованный попугай, ты, умеющий проникать к красавицам в самые сокровенные их приюты, не встречалась ли тебе в твоих странствиях та, с которой писан этот портрет?
Попугай взял портрет в когти и, поворачивая голову то в ту, то в другую сторону, принялся рассматривать его поочередно то левым, то правым глазом.
– Честное слово, - пробормотал он наконец, - прехорошенькая мордашка, чертовски хорошенькая, но когда перевидаешь на своем веку такое множество хорошеньких женщин, то исключительно трудно... погоди! Черт возьми, а теперь взглянем-ка еще разик... Да тут нет никакого сомнения - это не кто иная, как принцесса Альдегонда; как же я мог забыть ее, мою дорогую любимицу?