Легенда о ретивом сердце
Шрифт:
У ее ног лежат печенежская сабля, лук с колчаном, из которого торчит одна-единственная стрела.
Да ведь это же Синегорка!.. Илейка не поверил глазам.
Под ногою хрустнула ветка. Девушка вздрогнула, повернулась в его сторону, широко раздувая ноздри, и замерла, протянув руку к сабле. Глаза ее тотчас же стали сухими, а губы сжались в одну упрямую полоску. Она смотрела на Илью, как рысь, готовая к прыжку.
— Это ты? — тихо спросил Илейка.
— Я,— ответила она,— выходи, покажись, коли ты не Дух...
Илейка
— Нет, не дух я... Или забыла?
Синегорка не отвечала, она поднялась и стояла, в упор, немного исподлобья разглядывая его. Долго смотрели так друг на друга.
— Помню,— наконец вымолвила она, протянув к нему руки, — помню... Как зовут тебя?
— Илейка...
Его будто огнем обожгло, стоял, не в силах сдвинуться с места. Девушка сама подошла к нему, положила руки на плечи, прижалась лицом:
— Спасибо тебе.
Илейка увидел слезы в ее глазах.
— Чего ты? — спросил он, но Синегорка не ответила, отвернулась и стояла молча, кусая косу.
— Чего ты? — повторил Илейка, и девушка вдруг резко повернулась:
— Худо тебе от меня, худо руссу, худо печенегу...
Илейка отступил. Синегорка стояла с поднятой саблей, потом воткнула ее в землю.
— Сколько черепов то в поле белеется... Выеду по весне — сколько черепов из-под снега щерится, землею набиты, зубы скованы льдом...
Вдруг звонко и непринужденно расхохоталась:
— Глупый, Илейка! Вот и поверил...
Илейка действительно не знал, что и подумать. Девушка захохотала еще громче:
— В своем я уме, Илейка... Только, говорят, как ночь, оборочусь волчицею и но дорогам - шасть! Кто заблукал, не уйдет от меня... Крепко сожму зубы на горло. Так говорят... Веришь?
Спрашивала, а сама кусала волосы, и в глазах ее было что-то недоброе.
— У меня против оборотней стрелы заговорены,— сказал Илейка, подняв лук. Будь хоть Кощей Бессмертный, и тот падет замертво!
В словах его слышалась недвусмысленная угроза, рука уже натягивала лук. Девушка побледнела:
— Нет… не я люди так говорят, злые...
— А ну, перекрестись! — потребовал, улыбаясь, Илейка.
— Вот,— с готовностью перекрестилась девушка,— видишь? — и поглядела на Илейку нежно-нежно. Тот смутился. Девушка опустилась на траву: — Здесь я Синегорка, а там...
Она кивнула в сторону широкой заокской степи, где колыхались буйные травы и парили пернатые хищники... Дичью, волей тянуло оттуда; казалось, какие-то едва уловимые запахи касались ее ноздрей, они широко раздувались.
— Там меня зовут девушкой-гюль, — сказала она.— Знаешь, что это? Это цветок такой, колючий и красивый. Он раскрывается вместе с восходом и весь день следит за солнцем. Он растет по яругам, и ты его видел тысячу раз.
Синегорка говорила, устремив глаза
Сердито оглядела Илейку с ног до головы:
— Не знаешь ты, как стучит бубен ночью в степи... как сердце стучит, как стелются травы и никто не спит... Ночь, ночь... Всякие звери и зверюшки затевают игры — веселые игры. И если заревет тур — мураши ползут по спине. Могучий голос. Я всякую ночь слышу его, слышу и остаюсь здесь... Проклятье этому берегу... Здесь меня ненавидят, называют колдуньей...
Синегорка не договорила, кинула взгляд на Илейку:
— Пригож ты, пригож... Ничего не скажешь. Может, полюблю тебя. А коли полюблю...
Лукаво взглянула, подняв красивые брови, и притворно вздохнула:
— Коли я полюблю — добра не жди. Поедем, Илейка, со мной... Туда... в дикие степи, а? Будем вести торг с ними.
— С кем? — насторожился Илейка.
— А с печенегами...
Илейка освободил плечо:
— Нет, не торг, а битву вести будем.
Девушка не смутилась:
— Битву так битву. Оно и лучше... ха-ха-ха... Рассечь бы мечом твоим шелом хакана. Знаешь, у него крепкий шелом и твердая, как кремень, голова. А у тебя добрый меч? Ого! — восхитилась она, вытащив меч из ножен.— Таким мечом его можно рассечь до самого седла. Не то что сабелька...
В груди Илейки шевельнулось подозрение:
— Где ты добыла ее?
Ничуть не смутилась девушка, ответила дерзко:
— Где добыла, там тебе не добыть. Что ж, поедешь со мною? Скажи только слово, уйдем за Оку — поминай как звали. По травам покатимся.
Илейка не успел ответить. Громкий, прямо-таки нечеловеческий голос раздался с яра:
— Сине-е-горка-а! Пусть тебя разразит гром-грохотун! Где ты прячешься?
Могучего вида всадник маячил на высоком обрыве. Седая бородища его, разлетаясь по ветру, закрывала темное грубое лицо. Шелом сверкал на солнце, как золоченый купол церковки в Муроме. Конь упер косматые ноги в край обрыва и мотал головою.
— Он,— прошептала Синегорка и как-то сразу увяла: глаза потухли, лицо посерело.
— Кто это? — спросил Илейка.
— Он,— повторила Синегорка. Встрепенулась, упала на колени перед Илейкой, смуглыми руками обхватила его колени: — Не люб он мне! Верь, Илейка, совсем не люб... Старый, а куда как грозен. Что я поделаю с собой, коли не люб! Опостылел мне... Возьми меня, Илейка, укради,— шептала Синегорка прерывающимся голосом.— Все равно как в клетке я золоченой. Нет мне воли, нет жизни, возьми меня, Илейка. Тебя буду любить, у души держать буду. Поскачем с тобою в степь, в ночи скроемся...