Легенда о втором отражении
Шрифт:
Янис что-то оживленно говорил. Мужчина слушал, вначале, как мне показалось, не вникая в смысл происходящего, а потом… разрыдался, уткнувшись головой в колени. Янис с подчиненным, сидящие перед мужчиной на корточках, смутились в первый момент, потом стали его утешать, придвинулись так, чтобы обнять его с двух сторон, похлопали по спине. Тот снова стал задавать вопросы.
Значит, они его знают? У меня сложилось именно такое впечатление. А вот пациент (или узник?) вроде бы видит их впервые. Так зачем сюда прибыл Янис с командой? В особенности если это представители государственных органов, как утверждала Анька.
Я
– Кто это? – кивнула я на бородатого.
– По-моему… – Врач назвал фамилию, которая мне совершенно ничего не говорила, о чем я и заявила ему.
– Вы не из Латвии? – спросил он меня, а потом добавил: – Ах да, конечно. Вы же не можете знать…
– Что я не могу знать?
– Лера – я не ошибся с именем? – Лера, зачем вам наши политические страсти? У вас своих в России предостаточно. Как и проблем. Больше, чем у нас, кстати. И, простите, если я дам вам совет… Пару советов. Забудьте о том, что тут видели сегодня ночью. Уезжайте. Уезжайте как можно скорее. Не показывайтесь никому на глаза. Вы же, наверное, знаете, что человеческая жизнь сейчас практически ничего не стоит. Ничья. Вы – молодая красивая женщина. И у вас, кажется, есть ребенок? Вы привезли его с собой? Немедленно, прямо сегодня ночью, берите ребенка и уезжайте. Не задерживайтесь ни одной лишней минуты.
Пока врач говорил, он периодически бросал взгляды в угол карцера, где Янис продолжал что-то обсуждать с бородатым.
– И второе, Лера, – продолжил врач свою речь.
Я вопросительно посмотрела на него. Он снизил голос до шепота и сказал:
– Может, я лезу не в свое дело…
Я попросила его закончить, раз уж начал, предполагая, что он хочет что-то сказать об Аньке. И оказалась права.
– Я рекомендовал бы вам поменьше общаться с вашей… подругой? Или кто она вам?
– Считаете ее своей потенциальной клиенткой? – усмехнулась я.
На губах мужчины появилась легкая улыбка.
– Да нет, – ответил он. – Психически она абсолютно нормальна. Более чем. Любая комиссия признает ее вменяемой. Но…
Я ждала продолжения.
– Как бы объяснить это попроще? Я считаю, что у нее совершенно нет тормозов. Вы понимаете, что я имею в виду? У каждого человека должны быть тормоза, которые его сдерживают в той или иной ситуации. Сдерживают выплески эмоций, порывы – как благородные, так и противоположные им, а она себя сдержать не может. Да и не хочет. Она привыкла не сдерживаться. Она этого просто не умеет! Наверное, она всю жизнь делала только то, что хотела, не считаясь с интересами остальных?
Я кивнула. По-моему, именно так Анька всегда и жила. Но неужели врач смог это определить, понаблюдав за ней меньше часа? «С другой стороны, он же профессионал, – подумала я, – или его не стали бы держать в этой клинике».
– Корни всех психических заболеваний, отклонений от нормы, комплексов надо искать в детстве. И рубить хвосты, как мы говорим. Ну, например, вам не купили какую-то куклу, которую вы страшно хотели иметь. Это для вас было исключительно важно – тогда. Например, года в четыре. Сейчас вы об этом уже не помните, это можно выяснить только под гипнозом или в процессе медитации. Сами вы не вспомните. Но обида на родителей – или кого-то одного из них – глубоко засела в душе. И у вас теперь
Он что, ясновидящий? Или умеет читать мысли? Почему он заговорил со мной об отношениях с родителями? Почему привел этот пример? Он не может этого знать. Он никогда в жизни меня не видел. Сама я не помнила никакой куклы, но ведь отношения с родителями у меня не складываются… Я постоянно на них злюсь, не хочу видеть. А может, была кукла? Или мишка, зайка, лисенок?
– Я вижу, что вы о чем-то задумались, Лера, – продолжал врач с легкой улыбкой. – Но это был только очень-очень простой пример. Или вот еще один. Вы боитесь оставаться дома одна?
Я покачала головой.
– А многие взрослые боятся. Или могут только при включенном во всех комнатах свете. Или сразу же отворачиваются, когда по телевизору показывают фильм ужасов. Их пробирает дрожь, хотя они точно знают, что это грим, куклы, но ничего не могут с собой поделать. Их сковывает страх. А может, их в детстве часто оставляли одних дома. Родители работали и думали в первую очередь о зарабатывании денег, считая, что с ребенком, запертым в квартире, ничего не случится.
Я мгновенно вспомнила Костика. Как он там сейчас, один, в гостинице? Боже, чем это может обернуться в дальнейшем?! Я дала себе слово больше не оставлять ребенка одного – что бы он сам мне ни говорил.
– Ну а ваша… подруга… Давайте будем называть ее подругой. Она не может сдержать ни эмоций, ни порывов. Как я считаю, она воткнет нож в сердце не угодившему ей человеку – сразу, не раздумывая, если этот нож окажется под рукой, а потом будет рыдать над трупом, искренне сокрушаясь. Минутный порыв, а человека уже нет.
– Вы считаете, что ее нужно изолировать от общества?
Он пожал плечами.
– Я посоветовал бы гипноз, – сказал врач и посмотрел на меня. – Но нужен высококлассный специалист. Ни в коем случае не обращаться к кому попало. В ее случае, – он кивнул на дверь в коридор, – можно довольно быстро добиться хороших результатов.
Я вопросительно посмотрела на мужчину. Он кивнул.
– Она, например, слушается вас. Вы можете заставить ее вести себя по-другому. Значит, ей можно без особого труда внушить на подсознательном уровне другую линию поведения.
– Она никогда не согласится на лечение, – заметила я.
– Во-первых, это будет не лечение, а коррекция, – поправил меня врач. – Зомби же из нее никто делать не собирается.
– Собирались, – вздохнула я. – С этого-то все и началось.
Врач внимательно посмотрел на меня. Я кивнула.
– И она воспротивилась? Начала войну? И подрядила вас себе помогать?
Я улыбнулась в ответ.
– Ей крупно повезло, что вы были рядом. Иначе она могла бы такого наворотить… Вы оказываете на нее сдерживающее влияние. Только зачем вам это нужно?
– Пойдемте дальше, – голос Яниса прервал нашу беседу.
Мы вышли из карцера вдвоем с врачом, за нами следовали Янис, его подчиненный и бородач, по-моему чувствовавший себя счастливым, как никогда, по крайней мере, с его лица не сходила улыбка, и он что-то непрерывно радостно лопотал по-латышски, периодически хлопая по плечам двух своих освободителей.