Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
— Вот солдаты дают нам оружие, — говорила Неле, — бери, Ламме, бери, дорогой! Да здравствует гёз!
— Да здравствует гёз! — кричит толпа пленников.
— Непрестанно палят аркебузы, — говорит Неле, — они падают, как мухи, потому что освещены факелами. Да здравствует гёз!
— Да здравствует гёз! — кричит отряд спасителей.
— Да здравствует гёз! — кричат Уленшпигель и пленники. — Испанцы в железном кольце! Бей, бей! Уж нет ни одного на ногах. Бей без пощады, война без жалости! А теперь собирай пожитки и бегом в Энкгейзен. Кому суконное и шелковое платье палачей? Кому их оружие?
— Всем, всем! — кричат они. — Да здравствует гёз!
И в самом деле,
И Ламме, Неле и Уленшпигель вновь на своих кораблях. И снова поют они в открытом море: «Да здравствует гёз!»
И крейсируют перед Флессингеном.
Здесь Ламме снова повеселел. Он охотно сходил с корабля на землю и, точно на зайцев, оленей и дроздов, охотился на быков, баранов и домашнюю птицу.
И не в одиночестве занимался он этой питательной охотой. Приятно было смотреть, как возвращаются с добычей охотники с Ламме во главе, как они ведут за рога крупный скот и гонят перед собой мелкий, хворостиной подгоняют стада гусей и на баграх с лодок тащат кур, цыплят и каплунов, невзирая на запрет.
Тогда на кораблях шел пир горой, и Ламме приговаривал:
— Запах подливы вздымается к небесам, услаждая господ ангелов, которые говорят: «Какое чудесное мясо!»
Так разъезжая, они наткнулись на торговую эскадру из Лиссабона, командир которой не знал, что Флессинген уже в руках гёзов. Эскадру окружили, приказали бросить якорь. Да здравствует гёз! Барабаны и свирели зовут на абордаж. У купцов есть пушки, пики, топоры, аркебузы.
Ядра и пули сыплются с кораблей гёзов. Их стрелки, сгрудившись за деревянными прикрытиями у грот-мачты, стреляют наверняка, не подвергаясь опасности. Купцы падают, как мухи.
— На помощь! — кричит Уленшпигель, обращаясь к Ламме и Неле. — Вперед! Вот пряности, драгоценности, дорогие товары, сахар, мускат, гвоздика, имбирь, реалы, дукаты, блестящие золотые барашки: их более пятисот тысяч штук. Испанцы оплатят военные расходы. Выпьем! Отслужим мессу гёзов: эта месса — битва.
И Уленшпигель с Ламме носятся повсюду, точно львы, Неле играет на свирели, прячась за деревянными прикрытиями. Вся флотилия захвачена.
По подсчету убитых оказалось: у испанцев тысяча человек, у гёзов — триста; среди последних был повар корвета «Бриль».
Уленшпигель попросил позволения обратиться со словом к Трелону и морякам, на что Трелон согласился очень охотно. И Уленшпигель держал такую речь:
— Господин капитан и вы, братцы, мы получили в наследство множество пряностей, а вот перед вами толстячок Ламме, который находит, что наш бедный покойник — да возвеселит господь его душу! — был не великий профессор по части соусов. Так вот, поставим Ламме на его место, он будет кормить нас небесными жаркими и райскими супами.
— Отлично, — ответил Трелон и прочие. — Ламме будет корабельным коком. Он будет носить большую деревянную шумовку, чтобы снимать пену со своих соусов и отгонять от них корабельных юнг [58] .
58
Игра слов: mousse по-французски значит и «пена» и «корабельный юнга».
— Господин командир, друзья и товарищи, — сказал Ламме, — вы видите, что я плачу от радости, так как я совсем не заслуживаю столь великой чести. Во всяком случае, раз уж вы удостоиваете прибегнуть к моему ничтожеству, я принимаю высокие обязанности мастера кухонного искусства на славном корабле «Бриль», но покорнейше прошу вас при этом даровать
Трелон и прочие кричали:
— Молодец, Ламме! У тебя будет и право, и сила, и закон.
— Но я, — продолжал он, — приношу вам еще одно покорнейшее прошение: человек я жирный, крупный и увесистый, глубоко мое чрево, вместителен желудок; моя бедная жена — да возвратит мне ее господь! — всегда давала мне две порции вместо одной: соблаговолите и вы мне даровать то же предпочтение.
Трелон, Уленшпигель и матросы ответили:
— Хорошо, Ламме, ты будешь получать два пайка.
И Ламме вдруг впал вновь в грусть и оказал:
— Жена моя, кроткая моя красавица, если что-нибудь может меня утешить в твое отсутствие, то разве только деятельное воспоминание о твоей небесной кухне в нашем сладостном уголке.
— Полагается принести присягу, сын мой, — сказал Уленшпигель. — Принесите большую деревянную ложку и большой медный котел.
— Клянусь, — провозгласил Ламме, — клянусь господом, помощь которого призываю, клянусь хранить верность господину принцу Оранскому, по прозванию Молчаливый, правящему за короля областями Голландии и Зеландии; клянусь соблюдать верность господину де Люмэ, адмиралу, командующему нашим доблестным флотом, и господину Трелону, вице-адмиралу и командиру корабля «Бриль». Клянусь, по мере моих слабых сил, согласно нравам и обычаям великих древних поваров, оставивших после себя превосходные иллюстрированные труды о великом искусстве стряпни, изготовлять мясо и птицу, какие нам пошлет судьба, и питать этими яствами вышереченного господина Трелона, командира, его помощника, в должности которого состоит друг мой, Уленшпигель, и всех вас, боцманы, лоцманы, рулевые, юнги, солдаты, пушкари, камбузные, вестовые командира, лекарь, трубач, матросы и все прочие. Если жаркое будет недожарено, а птица не подрумянится как должно быть; если от супа будет итти тошнотворный дух, пагубный для доброго пищеварения; если запах подливы не заставит вас всех ринуться — с моего соизволения, конечно, — в кухню; если я не сделаю вас веселыми, а лица ваши благодушными, — я откажусь от моих высоких обязанностей, считая себя отныне неспособным занимать престол кухонный. Так да поможет мне господь в этой жизни и в будущей!
— Да здравствует наш кок! — кричали они. — Король кухни, император жарких! По воскресеньям он будет получать три пайка вместо двух.
И Ламме сделался поваром на корабле «Бриль». И между тем как душистые супы кипели в кастрюлях, он стоял в кухонной двери, гордо, точно скипетр, держа свою большую деревянную шумовку.
И по воскресеньям он получал тройной паек.
Когда гёзам случалось ввязаться в схватку с врагом, он охотно оставался в своей соусной лаборатории, однако иногда выходил на палубу, чтобы сделать несколько выстрелов, потом поспешно спускался к себе — присмотреть за своими соусами.
Будучи, таким образом, исправным поваром и доблестным воином, он стал всеобщим любимцем.
Но никто не имел права проникнуть на его кухню. Ибо тут он приходил в ярость и, фехтуя своей деревянной шумовкой, колотил без пощады.
И с тех пор был прозван Ламме-Лев.
По океану, по Шельде, под солнцем, дождем, снегом, градом — зимою и летом носятся корабли гёзов.
Подняты все паруса, точно лебеди, лебеди белой свободы.
Белый цвет — свобода, синий — величие, оранжевый — принц Оранский: вот трехцветный флаг гордых кораблей.