Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)

Де Костер Шарль Теодор Анри

Попали на первый взгляд Козявки сюда случайно. Но вызнать они хотят Заветную нашу тайну. Вся тайна — слово одно. То слово, блоха, прочти ты: К земле и к небу оно Семью гвоздями прибито.

И действительно, Уленшпигель и Неле увидели на траве, в воздухе и в небе семь скрижалей сверкающей меди, прибитых семью пламенеющими гвоздями. На скрижалях было написано:

В навозе соки черпают ростки. Семь —

зло, но семь же и добро для нас. Из угля получается алмаз, Учитель глуп — умны ученики. Семь — зло, но семь же и добро для нас.

И великан шествовал, а за ним два блуждающих огонька, которые, стрекоча, как стрекозы, твердили:

Видали вы когда-нибудь Величественней властелина? Но если пристально взглянуть — Обыкновенная дубина.

Вдруг лицо его преобразилось, он стал печальнее, худее, выше. В одной руке он держал скипетр, в другой — меч. Имя его было — Гордыня.

Он швырнул Неле и Уленшпигеля на землю и сказал:

— Я бог.

Но вот рядом с ним верхом на козе появилась красная девка, в расстегнутом платье, с голой грудью и похотливым взглядом. Имя ее было Сладострастие. За нею шла старуха, собиравшая с земли скорлупу яиц чаек; имя ее было — Скупость; затем — жадный, прожорливый монах, пихающий в себя колбасы и непрестанно жующий, как свинья, на которой он ехал, — это было Чревоугодие. За ним, волоча ноги, тащилась Лень, бледная и одутловатая, с потухшим взглядом; Гнев подгонял ее уколами жала. Лень ныла, скулила и, заливаясь слезами, падала в изнеможении на колени. За ними ползла худосочная Зависть с змеиной головой и щучьими зубами, кусая Лень за то, что она слишком благодушна, Гнев — за то, что он слишком порывист, Чревоугодие — за то, что оно слишком упитано, Сладострастие — за то, что оно слишком румяно, Скупость — за скорлупу, Гордыню — за ее пурпурную мантию и венец.

И огоньки плясали вокруг них и жалобными голосами мужчин, женщин, девушек и детей взывали:

— Гордыня — мать честолюбия, Гнев — источник жестокости, вы убивали нас на полях сражений, в темницах, в застенках, чтобы сохранить ваши скипетры и короны. Зависть, ты в зародыше уничтожила множество благородных и полезных мыслей: мы — души их загубленных творцов. Скупость, ты обращала в золото кровь бедного народа: мы — души твоих жертв. Сладострастие, спутник и брат убийств, породивший Нерона, Мессалину и Филиппа, короля испанского, ты покупаешь добродетель и развращаешь подкупом: мы — души погибших. Лень и Чревоугодие, вы грязните мир; надо его очистить от вас: мы — души усопших.

И послышался голос:

В навозе соки черпают ростки. Семь — зло, но семь же и добро для нас. Учитель глуп — умны ученики. Чтоб уголь и золу добыть зараз, На что решится эта тля сейчас?

И огоньки говорили:

— Мы пламя, мы воздаяние за былые слезы, за страдания народные; воздаяние господам, охотившимся на человеческую дичь в своих поместьях; воздаяние за ненужные битвы, за кровь, пролитую в темницах, за мужчин, сожженных на кострах, за женщин и девушек, живьем зарытых в землю; воздаяние за прошлое, окровавленное и скованное. Мы пламя, мы души усопших.

При этих словах Семеро обратились в деревянные изваяния, не меняя ни в чем своего первоначального образа.

И голос воззвал:

— Уленшпигель, сожги дерево!

И Уленшпигель, обратившись к огонькам, сказал:

— Раз вы — огонь, то делайте свое дело.

И блуждающие огоньки толпой окружили Семерых, которые загорелись и обратились в прах.

Из пепла вышло семь иных образов. Первый из них сказал:

— Имя мне было Гордыня;

меня называют теперь Благородное достоинство.

Другие говорили то же, и Уленшпигель с Неле увидели, что из Скупости явилась Бережливость, из Гнева — Живость, из Чревоугодия — Аппетит, из Зависти — Соревнование, из Лености — Мечта поэтов и мудрецов. И Сладострастие на своей козе обратилось в красавицу, имя которой было Любовь.

И огоньки кружились вокруг них в веселом хороводе.

Тогда Уленшпигель и Неле услышали тысячи голосов невидимых мужчин и женщин; веселые, упоительные, они звенели, словно колокольчики:

Когда всей землей и водой Эти Семеро станут править, Мир свободно вздохнет — тогда ведь Человек простится с бедой.

И Уленшпигель сказал:

— Духи издеваются над нами.

И могучая рука схватила Неле за руку и швырнула в пространство.

И духи пели:

Когда север в объятья свои Запад, как брата, заключит — Разрухе придет конец. Пояс ищи.

— Увы, — сказал Уленшпигель, — север, запад, пояс. Темно вы вещаете, господа духи.

И они снова насмешливо запели:

Нидерланды — по-нашему «север». Бельгия — значит «запад». «Пояс» — это союз, Это крепкая дружба.

— Вы совсем не так глупы, господа духи, — сказал Уленшпигель.

И они снова насмешливо запели:

Пояс этот, бедняга, С Нидерландами Бельгию свяжет. Это будет добрая дружба, Прекрасный союз. Met raedt En daedt; Met doodt En bloodt. Объединенный совет И действие. Если надо — Союз навеки, Не будь только Шельды, Бедняга, не будь только Шельды [64] .

64

Когда восточные Нидерланды (во главе с Голландией) отделились от провинций, оставшихся за Испанией (Бельгия), голландцы — в интересах своей торговли — закрыли устье Шельды для судоходства.

— Увы, — сказал Уленшпигель, — такова, стало быть, наша тяжелая жизнь: слезы людей и смех судьбы.

Союз навеки, Не будь только Шельды… —

откликнулись насмешливо духи.

И могучая рука схватила Уленшпигеля и швырнула его в пространство.

X

Неле, упав, протерла глаза и увидела перед собой только солнце, восходящее в золотистых туманах, верхушки трав, также залитые золотом, и желтоватые под лучами восходящего солнца перья уснувших чаек; они, однако, тут же проснулись.

Неле осмотрелась, увидела свою наготу и наскоро оделась; затем, увидев Уленшпигеля, тоже голого, прикрыла его; думая, что он спит, она тряхнула его, но он не шевельнулся — точно мертвый. Ужас охватил ее.

— Неужели, — воскликнула она, — это я убила моего друга чародейским снадобьем? Я тоже хочу умереть! О, Тиль, проснись!.. Он холоден, как мрамор!

Уленшпигель не пробуждался. Прошли две ночи и день, и Неле, дрожа в лихорадке от горя, не засыпала подле своего возлюбленного Уленшпигеля.