Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
И хором возгласили горбуны:
— Да, мир на земле тем горбатым, которые покорны! Мир горбатым, передышка от уродств, свобода от оскорбления! Сними с нас горбы, святой Ремакль!
Каноник приказал Уленшпигелю спуститься с гробницы и потереть горб о край надгробья.
И Уленшпигель исполнил это, неустанно повторяя:
— Mea culpa [43] , confiteor, избавь меня от горба!
И у всех на глазах он терся горбом.
— Смотрите на горб, он треснул. Смотрите, поддается!
43
— Мой грех.
— Нет, они втягиваются в желудок и в течение восьмидесяти дней служат там пищей… Это подарок, который святитель жалует исцеленным… А куда деваются старые горбы?
Вдруг все горбатые издали разом страшный крик, ибо Уленшпигель изо всех сил уперся в край надгробья, и пузырь лопнул. Кровь, бывшая в нем, промочила рубашку и большими каплями падала на пол. Выпрямившись и вытянув руку, он кричал:
— Исцелен!
И все горбатые кричали разом:
— Святой Ремакль благословил его, к нему он милостив, к нам суров… — О святитель, избавь нас от горбов!.. — Жертвую тебе теленка!.. — А я семь баранов!.. — А я охотничью добычу за целый год!.. — Я шесть окороков… — Я отдаю мой домик церкви… Избавь нас от горбов, святой Ремакль!
И они смотрели на Уленшпигеля с завистью и почтением.
Один из них хотел пощупать, что у него там под курткой, но каноник сказал:
— Там рана, которую нельзя выставлять на свет.
— Я буду молиться за вас, — сказал Уленшпигель.
— Да, богомолец, — заговорили все горбатые разом, — да, вновь выпрямленный господом, мы насмехались над тобой: прости нас, мы не ведали, что творим. Христос простил на кресте, — прости и ты нас.
— Прощаю, — милостиво сказал Уленшпигель.
— Ну, возьми, вот патар, вот флорин… Примите, ваша прямая милость, вот реал, вот дукат, ваша стройность, не откажитесь принять этот крузат, взять рукой эти червонцы…
— Уберите ваши дукаты, — потихоньку сказал им Уленшпигель, — дабы ваша левая рука не знала, что творит правая.
Он говорил так из-за каноника, который жадными глазами смотрел на деньги горбатых, не разбирая, что там, золото или серебро.
— Благодать над тобой, о благословенный, — говорили горбатые Уленшпигелю.
И он гордо принимал от них подарки, точно чудотворец. А скупые все терли свои горбы о гробницу, не говоря ни слова.
Вечером Уленшпигель отправился в трактир и устроил там хорошую попойку.
Однако, прежде чем лечь спать, он вспомнил, что, наверное, каноник явится забрать свою часть добычи, если не всю ее. Он пересчитал полученное и нашел здесь больше золота, чем серебра, ибо тут было не меньше трехсот червонцев. Заметив в цветочном горшке засохший лавровый куст, он вытащил растение с корнями и землей и положил на дно все свое золото. Полуфлорины же, патары и мелочь он рассыпал
Каноник явился в корчму и поднялся наверх к Уленшпигелю. При виде священника тот вскочил:
— Господин каноник, чего ради вы явились к моей недостойной особе?
— Единственно ради твоего добра, сын мой, — ответил каноник.
— Ох, — вздохнул Уленшпигель, — вы о том добре, что лежит на столе?
— Именно, — ответил каноник.
И, протянув руку, он сгреб все деньги со стола в мешок, который принес для этой цели.
Один флорин, однако, он дал Уленшпигелю, который, для видимости, жалостно стонал.
И каноник спросил его, каким способом он устроил чудо.
Уленшпигель показал ему свиной пузырь и кости камбалы. Все это забрал каноник под крики и стоны Уленшпигеля, молившего его дать ему еще сколько-нибудь, так как путь от Бульона до Дамме очень далек для него, несчастного пешехода, и он, наверное, умрет по дороге с голоду.
Каноник ушел, не сказав ни слова.
Оставшись один, Уленшпигель уснул, поглядывая на лавровый куст.
На рассвете он забрал свою добычу и вышел из Бульона, поспешив в лагерь Оранского. Здесь он передал принцу все деньги и рассказал ему свою историю, пояснив, что это настоящий способ налагать на врага контрибуцию.
Принц дал ему десять флоринов.
Что касается позвоночника камбалы, то он был заключен в хрустальный ларец и прикреплен в середине распятия в алтаре Бульонского собора.
И всякий в городе знает, что в распятии этом заключен горб выпрямленного богохульника.
Молчаливый, готовясь к переправе через Маас, передвигал свои отряды в окрестностях Льежа, стараясь запутанными переходами обмануть бдительность Альбы.
Уленшпигель исполнял свои воинские обязанности, умело орудовал своим аркебузом и внимательно следил за окружающим.
В лагерь прибыли фламандские и брабантские дворяне, жившие согласно с офицерами и важными господами из свиты Молчаливого.
Вскоре, однако, в лагере образовались две партии, неустанно враждовавшие друг с другом, ибо одни говорили: «Принц — предатель», другие же отвечали, что кто говорит это, тот клеветник, и что они заткнут их лживую глотку. Недоверие росло, как жирное пятно. Доходило до рукопашной в кучках из семи, восьми, двенадцати человек, а то бились и настоящим оружием, вплоть до аркебузов.
Однажды на шум явился сам принц и прошел между враждующими сторонами. Пуля сорвала у него шпагу. Он приказал прекратить бой и обошел весь лагерь, чтобы все его видели и никто не мог говорить: «Убит Молчаливый, убита война!»
На другой день около полуночи, в тумане, только что Уленшпигель собрался выйти из дому, где он напевал фламандские любезности одной валлонской девице, он вдруг у двери соседнего домика услышал повторившееся три раза подряд карканье ворона. И таким же тройным карканьем ответил кто-то снаружи. На порог домика вышел крестьянин. Уленшпигель услышал шаги на дороге.