Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
У той, которая привела его, тоже был на парчевом золотистом платье кружок из серебристой ткани. Все девушки с завистью смотрели на нее. Войдя, она сделала знак хозяйке, но Уленшпигель не заметил этого. Они сели и пили вдвоем.
— Знаешь ли ты, — сказала она, — что тот, кто раз любил меня, принадлежит мне навеки?
— Благоуханная красотка, — ответил он, — какое чудное пиршество — вечно кормиться твоим мясом.
Вдруг он увидел Ламме, который, сидя в уголке за столиком перед свечой, окороком и кружкой
Увидев Уленшпигеля, Ламме встал, подпрыгнул на три локтя вверх и крикнул:
— Слава богу, что возвращен мне мой друг Уленшпигель. Хозяйка, пить!
Уленшпигель вытащил кошелек и закричал:
— Пить, пока здесь не станет пусто!
И зазвенел червонцами.
— Слава богу! — вскричал Ламме и ловко выхватил кошелек из его рук. — Я плачу, а не ты: это мой кошелек.
Уленшпигель старался вырвать у него кошелек, но Ламме держал его крепко и, пока боролись, стал отрывисто шептать Уленшпигелю:
— Слушай… слушай… сыщики в доме… Четверо… Маленькая каморка с тремя девками… Снаружи двое для тебя… для меня… Я хотел выбраться… не удалось. Девка в парче — шпионка… Стевениха — шпионка…
Уленшпигель, внимательно слушая его, продолжал бороться и кричал:
— Отдай кошелек, негодяй!
— Не получишь, — ответил Ламме.
И они обхватили друг друга и покатились на землю, между тем Ламме шептал Уленшпигелю свои сообщения. Вдруг в кабачок вошел хозяин «Пчелы» и с ним компания из семи человек, причем он делал вид, что не знает их. Он закричал петухом, а Уленшпигель запел в ответ жаворонком.
— Кто такие? — спросил хозяин «Пчелы» у Стевенихи, указывая на дерущихся.
— Два бездельника, которых лучше бы разнять, чем позволять им безобразничать здесь, пока они не попали на виселицу.
— Пусть кто-нибудь посмеет разнять нас, — заорал Уленшпигель, — он у меня булыжник с мостовой жрать будет!
— Да, он у нас булыжник с мостовой жрать будет! — повторил Ламме.
— Трактирщик спасет нас, — шепнул Уленшпигель Ламме на ухо.
Трактирщик смекнул, что это не простая потасовка, и мигом ввязался в драку. Ламме успел только шопотом спросить его:
— Ты наш спаситель?.. Как…
Трактирщик тряс Уленшпигеля за шиворот и потихоньку говорил при этом:
— Семерка — в помощь тебе… Народ здоровенный… мясники… Я ухожу… я слишком известен в городе. Когда я уйду, скажи громко: ’t is van te beven de klinkaert (время звенеть бокалами)… все разгромить…
— Так, — сказал Уленшпигель и, поднявшись, ударил его ногой. Трактирщик ответил тем же.
— Крепко бьешь, толстяк, — сказал Уленшпигель.
— Как град, — ответил трактирщик и, схватив кошелек, передал его Уленшпигелю.
— Мошенник, — сказал он, — заплати же за
— Будет тебе выпивка, негодяй ты этакий, — ответил Уленшпигель.
— Какой нахал! — вмешалась Стевениха.
— Если я нахал, то ты — красавица, — ответил Уленшпигель.
Стевенихе было уже за шестьдесят, лицо ее сморщилось, как печеное яблоко, и пожелтело от злобы. Посредине лица торчал нос, как совиный клюв. В глазах застыла холодная жадность. Два длинных клыка торчали из высохшего рта. На левой щеке расползлось громадное багровое родимое пятно.
Девушки хохотали, издевались над старухой и кричали:
— Красотка, красотка, дай ему вина! — Он за то поцелует тебя. — Сколько лет прошло с твоей первой свадьбы? — Берегись, Уленшпигель, она тебя слопает! — Смотри-ка, ее глаза сверкают не злобой, а любовью! — Чего доброго, она тебя искусает до смерти. — Ничего, не бойся, это делают все влюбленные женщины. — Только о твоем добре она думает. — Смотри, как она весела, как смешлива!
И в самом деле, старуха смеялась и подмигивала Жиллине, распутнице в парчевом платье.
Хозяин «Пчелы» выпил, расплатился и вышел. Мясники корчили Стевенихе и ее сыщикам рожи в знак согласия.
Один из них жестом показал, что он считает Уленшпигеля дураком и разыграет его как следует. Он высунул Стевенихе язык, она расхохоталась, показав при этом свои клыки. Но в это время он шепнул Уленшпигелю на ухо: «’T is van te beven de klinkaert!» И, указывая на сыщиков, он продолжал громко:
— Любезный реформат, все мы на твоей стороне, угости нас закуской и выпивкой.
А старуха хохотала и, когда Уленшпигель поворачивался к ней спиной, показывала ему язык. То же делала и Жиллина.
Девушки шептались меж собой:
— Посмотри-ка на шпионку. Своей красотой она заманила более двадцати семи реформатов, предала их пытке или страшной смерти. Жиллина изнывает от радости при мысли о плате, которую она получит за донос, — о первых ста флоринах из наследства ее жертв. Но она не смеется, так как знает, что придется делиться со старухой.
Все сыщики, мясники и гулящие девушки показывали Уленшпигелю язык, насмехались над ним. А с Ламме, красного от гнева, как петушиный гребень, градом катился пот, но он не говорил ничего.
— Угощай же нас выпивкой и закуской, — говорили мясники и сыщики.
— Что же, — обратился Уленшпигель к старухе, снова позванивая червонцами, — раскрасавица Стевениха, подай нам вина и закуски.
И снова расхохотались девушки, и снова показала свои клыки старуха.
Однако она спустилась в погреб и в кухню и принесла оттуда ветчины, сосисок, яичницу с кровяной колбасой и звенящие бокалы: они назывались так потому, что стояли на ножках и при толчке звенели, точно колокольчики.