Легенда об Уленшпигеле
Шрифт:
И Уленшпигель сказал:
— Духи глумятся над нами.
А чья-то сильная рука схватила Неле и швырнула в пространство.
А духи пели:
В час, когда северПоцелует запад,Придет— Горе мне с вами! — сказал Уленшпигель. — Север, запад, пояс… Ничего у вас, духи, нельзя понять.
А духи снова запели насмешливыми голосами:
Север — Нидерланды,Бельгия — запад;Пояс — дружба,Пояс — союз.— А вы, духи, совсем не так глупы, — заметил Уленшпигель.
А духи снова запели насмешливыми голосами:
Свяжет этот поясНидерланды с Бельгией,Доброй дружбой будет,Славным союзом.Met raedtEn daedt;Met doodtEn bloodt.Союзом деяньяИ слова,Скрепленным смертьюИ кровью.Так бы и было,Когда бы не Шельда [261] ,Эх, бедняга, когда бы не Шельда.261
Когда бы не Шельда… — Владевшие морем голландцы закрыли устье реки Шельды для торговых судов и тем задушили своих конкурентов — купцов Антверпена, лишив на время этот бельгийский город былого значения. Поэтому Шельда для Костера — символ разъединения Голландии и Бельгии.
— Ох, ох, ох! — вздохнул Уленшпигель. — Стало быть, такова наша горькая участь: слезы людей и насмешки судьбы.
Духи насмешливо повторили:
Скрепленным смертьюИ кровью,Когда бы не Шельда.И тут чья-то сильная рука схватила Уленшпигеля и швырнула в пространство.
10
Когда Неле упала и протерла глаза, то она уже ничего не увидела, кроме солнца, встававшего в золотистом тумане, травы, тоже залитой золотом, и спящих чаек, оперение которых желтил солнечный луч. Но чайки скоро проснулись.
Устыдившись своей наготы, Неле быстро оделась и прикрыла Уленшпигеля. Она стала его трясти, но он лежал неподвижно,
— Неужели я отравила моего любимого волшебным снадобьем? — воскликнула она. — Тогда мне лучше не жить на свете! Тиль! Тиль, проснись! Он холоден, как мрамор!
Уленшпигель не просыпался.
Он спал ночь, день и еще одну ночь. Неле, обезумев от горя, бодрствовала над любимым своим Уленшпигелем.
Утром Неле услышала звон колокольчика и увидела шедшего с лопатой крестьянина. За ним шли со свечами бургомистра двое старшин, священник из села Ставениссе и псаломщик, державший над ним зонтик.
Направлялись они, по их словам, соборовать доблестного Якобсена, который страха ради примкнул было к Гезам, но, как скоро опасность миновала, вернулся умирать в лоно святой римско-католической церкви.
Они остановились возле плачущей Неле и распростертого на траве Уленшпигеля, которого Неле прикрыла его одеждой. Неле опустилась на колени.
— Что ты делаешь возле мертвого тела, девушка? — спросил бургомистр.
— Молюсь за моего милого, — его убило молнией, — боясь поднять на бургомистра глаза, отвечала Неле. — Теперь я осталась одна в целом свете и тоже хочу умереть.
— Слава богу! Гез Уленшпигель умер! — задохнувшись от радости, воскликнул священник. — Рой скорее могилу, мужик, только перед тем как опускать его, не забудь снять с него одежду.
— Нет, нет! — крикнула Неле и встала с колен. — Не снимайте с него одежду — ему будет холодно под землей!
— Рой могилу! — приказал священник крестьянину с лопатой.
— Ну что ж! — давая волю слезам, сказала Неле. — Червей здесь быть не может: почва песчаная; в ней много извести, и мой любимый останется невредим и прекрасен.
И тут она, как безумная, припала к Уленшпигелю и, рыдая, покрыла поцелуями и омочила слезами его тело.
Бургомистр, старшины и крестьянин преисполнились к ней сострадания, а священник с восторгом повторял:
— Слава богу! Великий Гез умер!
Крестьянин вырыл могилу, положил туда Уленшпигеля и засыпал песком.
А священник стал читать над могилой заупокойную молитву. Все опустились на колени.
Неожиданно песок зашевелился, и из него, чихая и мотая головой, вылез Уленшпигель и схватил священника за горло.
— Инквизитор! — крикнул он. — Ты живьем закопал меня в землю, когда я спал. Где Неле? Ты и ее закопал? Кто ты такой?
— Боже праведный! Великий Гез воскрес! — возопил священник и пустился бежать, как заяц.
Неле приблизилась к Уленшпигелю.
— Поцелуй меня, моя ненаглядная! — сказал он.
Затем он посмотрел вокруг: крестьянин и псаломщик, побросав лопату, свечи и зонтик, улепетнули вслед за священником, а бургомистр и старшины, заткнув от страха уши, охали, лежа на траве.
Уленшпигель подошел и встряхнул их.
— Никому не удастся похоронить Уленшпигеля, дух нашей матери-Фландрии, и Неле, сердце ее! — сказал он. — Фландрия тоже может уснуть, но умереть она никогда не умрет! Пойдем, Неле!
И он ушел с Неле, распевая десятую свою песенку, но когда он спел последнюю, — этого не знает никто.