Легендарная Ордынка
Шрифт:
— А хотите, — говорит он, — я вас познакомлю с медицинскими сестрами из своей больницы?.. Там чудные девушки-медсестры.
— Толя, — говорит один из нас, — познакомьте нас с медицинскими сестрами. Мы их будем «любить, как сорок тысяч братьев»…
У нас ценились именно такие шутки. Ну, например:
«Фотография. Лев Толстой и Айседора Дункан. Оба босиком. (Редкий снимок.)».
Рождались у нас и стихотворные пародии.
Юноше, обдумывающему житье,Делать жизнь по-каковски,Смотри, говорю, не кончиСамая первая в Москве алкогольная лечебница помещалась на улице Радио. Это обстоятельство позволило нам так перефразировать «лучшего и талантливейшего»:
Выпивка — та же добыча радия,Еще сто грамм — и на улице Радио.Ради красного словца мы не щадили даже саму Ахматову. Ее известные строки:
Я с тобой не буду пить вино,Потому что ты мальчишка озорной,мы решительно упростили:Я с тобой не буду пить вино,Потому что ты мальчишка и г…Было у нас открытие, относящееся одновременно к блоковедению и ахматоведению. Некто будто бы выяснил, что стихи Блока, которые начинаются со строк:
В голубой далекой спаленкеТвой ребенок опочил.Тихо вылез карлик маленькийИ часы остановил…посвящены Ахматовой.
Найден якобы еще один вариант стихотворения, и первая строка там такая:
В голубой далекой горенке.(Как известно, Горенко — девичья фамилия Анны Андреевны.)
Соответственно иной была и третья строка:
Тихо вылез карлик голенький…Ахматова иногда повторяла некрасовские строки:
Кто снимал рубашку с пахаря,Крал у нищего суму…Я помню, как она смеялась, когда я предложил ей нашу редакцию:
Кто снимал рубашку с хахаля…И еще — «Вариации на темы русских поэтов»:
В парке бабье лепетанье,Трели соловья,На веревке колыханьеМокрого белья…На Ордынке появился очередной номер альманаха «День поэзии». Среди прочей чепухи в нем было стихотворение Е. Долматовского про аэропорт в монгольской столице. Там появляются три пьяных американских туриста, которые шокируют публику. Самый конец цитирую буквально:
А третий (дам простить прошуЗа то, что о таком пишу)У азиатов на видуСправляетВ первый же вечер, когда собралась наша компания, один из приятелей набрал номер телефона Долматовского и вкрадчивым голосом спросил:
— Могу я поговорить с Евгением Ароновичем Долматовским?
— Я у телефона, — ответили ему.
— С вами говорит первый секретарь посольства Китайской Народной Республики Сунь Хо…
— Я вас слушаю, — почтительно отозвался поэт.
— Чрезвычайный и полномочный посол Китая в СССР поручил мне довести до вашего сведения, что «с презреньем смотрит Азия на ваше безобразие».
— Неудачно шутите! — взревел Долматовский и бросил трубку.
XXII
Он сидит в глубоком мягком кресле с газетой в руках. Полосатая пижама, домашние тапочки. Коротко стриженная седая голова, лицо выражает значительность, серьезность и ум. Взгляд из-под седых бровей я назвал бы свинцовым. Вот он опускает сложенный газетный лист, делает плавное движение правой рукой и раздельно произносит:
— Э!.. Ба-рах-ло…
Это его обычная реакция на все явления современной жизни, почти на всё, что он слышит от близких, читает в прессе или видит по телевизору:
— Э!.. Ба-рах-ло…
С отставным генералом госбезопасности Дмитрием Аркадьевичем Ефимовым я познакомился в пятидесятых годах и регулярно общался в течение нескольких лет, поскольку на его младшей дочери Наталье был некоторое время женат мой близкий приятель. Лет Ефимову в ту пору было за пятьдесят, и нам, студентам, он казался глубоким стариком. Этот человек притягивал меня к себе, ибо принадлежал к миру Лубянки, к тому, что пугало нас всех, но и завораживало своей безмерной властью.
Если суммировать мои впечатления о Ефимове, то он напоминал мне нож гильотины. Не само устройство, не некое техническое изобретение, а именно нож — карающий, беспощадный… Была в нем при всей профессиональной хитрости и уме какая-то удручающая примитивность, прямолинейность. Чувствовалась абсолютная готовность исполнить любой приказ.
Вот он сидит в своем кресле и медленно поднимает взгляд от газеты «Правда». Лист опускается ему на колени…
— Да, — произносит генерал без тени юмора, — в Америке пролетарская революция пока невозможна… Империализм там еще очень силен…
Мы втроем стоим у плиты на небольшой кухоньке в генеральской квартире. Сам Ефимов, его зять и я. Генерал собственноручно снимает большую эмалированную кастрюлю с огня.
— А теперь они должны настояться… Надо подождать минут двадцать…
Ефимов, уроженец Дона, учит нас, молодежь, варить со специями и есть раков.
Биография у него была совершенно удивительная. Был он сыном священника, каковое обстоятельство в свое время его карьере вредило. Притом настоящее его отчество было не Аркадьевич, а Ардалионович. Но он еще до войны имел ромб в петлице, то есть был на Лубянке генералом.
В самом конце тридцатых годов его послали в Ригу, он был там резидентом. Работал он под видом коммерсанта, был компаньоном какого-то предприимчивого латыша. Можно себе вообразить удивление и ужас этого человека, когда его скромный партнер по бизнесу после известных событий 1940 года вдруг стал министром госбезопасности Латвийской ССР.