Легендарный Араб
Шрифт:
Все-таки Валеев был один. Это стало очевидно после того, как Радзянский глянул на дорогу, осторожно и аккуратно выбравшись к обочине. Дорога шла в гору и делала резкий поворот, сейчас по ней, непрерывно предупреждая встречный транспорт звуковым сигналом, осторожно взбирался туристический автобус. На парковочной площадке стоял «Мерседес», открытой дверью обращенный в сторону наблюдателя. По всей видимости, в нем никого не было. По мере сближения, не выдавая себя, Лев все больше убеждался в этом, поскольку угол обзора постепенно менялся, открывая невидимую до этого часть салона машины.
«Где же второй?» —
Лев достиг того места, откуда на несколько метров вперед просматривалась каменная лестница. Никого. Издали все четче стали доноситься встревоженные голоса; общий фон суматохи словно распался на отдельные звуки.
Дальше путь Радзянского лежал через шоссе к крутому спуску, за которым открывался засаженный тисом узкий участок, и уже за ним выход к ноздрястой скале, нависшей в десятке метров над морем. Прыгать с такой высоты Лев не собирался, тем более что в том месте из воды торчали острые камни, у него было время изучить этот участок пути, на котором скала выглядела вроде бы непреодолимым препятствием. И только тщательное обследование показало, что, имея определенную сноровку, можно достаточно быстро, удерживаясь за впадины и выступы на скале, узким, уходящим книзу карнизом пройти пять-шесть метров и оказаться на противоположной стороне этого утеса.
Никакой тропы дальше не было — ежевичные и майорановые кустики, которые выводили к оконечности пляжа отеля «Дагомыс». Это как раз то, что нужно. Когда преследователи упрутся в неприступную скалу и глянут вниз на подобие пенных рифов, поймут, что пошли неверным путем. Могут сделать вывод, что человек, стрелявший в начальника местной милиции, воспользовался машиной.
Но неожиданно планы Радзянского изменились; он бы последовал ранее намеченному, если бы, сближаясь с «Мерседесом», не увидел ключ, торчавший в замке зажигания.
Не мешкая ни мгновения, он сел за руль и включил зажигание. Двигатель довольно заурчал, вынося иномарку на проезжую часть. Затемненные стекла не позволяли рассмотреть, кто за рулем, к тому же долго управлять машиной, чей хозяин уже, наверное, проходил в срочных сообщениях как труп, было неразумно. Но Льву выпадал шанс убраться как можно дальше от места преступления — на пару-тройку километров — уже хорошо, где он по ходу определит место съезда с Парковой и укроет иномарку в кустах.
40
Не так давно кто-то из сотрудников отдела внутренних дел принес полушутливую статью про лидера КПРФ, приуроченную к известным событиям в Югославии. Поводом для выхода этой статьи послужило выступление Геннадия Андреевича с призывом к руководству России объединиться с Югославией. Автор публикации предлагал называть лидера коммунистов Зюгашвили, Югославию — Зюгославией и впредь пользоваться приветствием — зюг хайль!
Оперуполномоченный Николаев
Еще не разобравшись как следует в напряженном лице сотрудника и, собственно, в причине его появления в доме Олега, она вскинула руку в нацистском приветствии:
— Зюг Хайль!
— Хайль Зюг! — скорее по привычке немедленно отозвался Николаев. — Готова встретить хорошую новость?
— Ну?.. — Людмила застыла с выражением лица, на котором губы так и остались вытянутыми, словно она затянула гласную своего короткого вопроса.
— Собирайся. Шефа угрохали.
— Полякова, что ли? — И без задержки крикнула, повернув голову в сторону спальни: — Олег! Иди сюда!
Люда вела себя так, будто ждала этой новости с минуты на минуту, поймала себя на мысли, что ничуть не удивлена, что слово «угрохали» могло иметь другое значение, что наконец Зю мог и подшутить.
Из спальни появился помятый, с розовыми следами от складок подушки на лице Олег. Морщась и тряся затекшей рукой, он перевел взгляд с неожиданного гостя на Людмилу, ожидая объяснений.
— Полякова грохнули, — боясь ошибиться в переводе и чтобы не исказить оригинальное сообщение Николаева, сказала Грязнова.
— Кто? — спросил Олег.
— Проснись! — не выдержал Николаев. И к Людмиле: — Ты тоже просыпайся! И вперед, за мной.
— Погоди, Гена, — сбрасывая остатки сна, Олег тряхнул головой. — Я не понял, его что, убили?!
— Тремя выстрелами в голову — это со слов дежурного, сам я не видел. Тебя включили в состав следственной группы, — сообщил он Грязновой, — так что собирайся. Опера уже там ковыряются, следаки из прокуратуры наехали... — От двери Николаев глянул на Олега: — Диму Валеева тоже замочили... Если хочешь, поехали с нами.
Скачков кивнул. Задрожавшей вдруг рукой провел по влажному лбу.
— Так ты едешь или нет? — нетерпеливо переспросил Геннадий.
— Да, ждите меня на улице, я скоро.
Олег осторожно, как в клетку с тигром, вошел в комнату Шерстнева.
Старик встретил его полунасмешливым взглядом, в котором, однако, при желании можно было различить тревогу.
Он молчал. Как и вчера. Но вчера его молчание было пустым, а сейчас приобрело вес. Вчера старый, никчемный и болтливый маразматик, сегодня он предстал во всей своей красе, в глазах Олега став чуть ли не всемогущим. Скорее всего такие сравнения были следствием, собственно, кульминации момента, они уйдут и забудутся, но что-то от благоговейного трепета перед стариком все же останется. Во всем этом было что-то неуловимо театрализованное, словно Шерстнев строго следовал заранее написанному сценарию, не отступая ни на йоту. И это другой сценарий, не тот, где главную роль отвели Радзянскому и его дочери, а написанный совсем недавно и по инициативе Олега, даже по его заказу, что удивляло и буквально повергало в шок. Сценарий, где первые слова принадлежали Олегу: «Василий Ефимович, вы к нам по делу или отдохнуть?» И где-то в середине короткий, но всеобъемлющий вопрос старика: «Почему ты сдаешь мне Полякова?»