Легендарный барон
Шрифт:
На должности гражданского управления барон приказывал командующим секторами назначать лиц по их действительной пригодности, причем ответственность за неудачливого «администратора» несет начальник, сделавший назначение. При чрезвычайной суровости барона этот пункт звучал весьма серьезно для многих. В других пунктах второй части приказа № 15 генерал Унгерн рекомендует привлекать на свою сторону мобилизованных красноармейцев, не рассчитывать на помощь иностранцев, оружие добывать у своего прекрасно вооруженного противника. Барон строжайше воспрещает возить жен и семьи, приказывая оставлять их на попечение освобожденным от красных селений — «не делая различия ни чинам, ни сословиям». Этот отдел Роман Федорович заканчивает категорическим воспрещением «ловчения», то есть что все боеспособные должны служить только в строю; в штабах и тыловых учреждениях могут быть оставлены лишь непригодные к строю, доказавшие на опыте свои способности к службе именно этого сорта (с
Самое, конечно, интересное в приказе — это заключение. Дословно оно звучит так: «Народами завладел социализм. Социализм, лживо проповедующий мир — злейший враг мира на земле, так как смысл социализма — борьба. Нужен мир — высший дар неба… Ждет от нас подвига в борьбе за мир тот, о ком говорит св. пророк Даниил (гл. XI), предсказавший жестокое время гибели носителей разврата и нечестия и пришествия мира: „восстанет в то время Михаил, Князь Великий, стоящий за сынов народа Твоего, и станет время тяжкое, какого не было с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в то время из народа Твоего все, которые будут записаны в книге. Многие очистятся, убедятся и переплавлены будут во искушении, нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют. Со времени прекращения ежедневной жертвы и наступления мерзости запустения пройдет тысяча девяносто дней. Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трехсот тридцати дней“». «Твердо уповая на помощь Божию, я отдаю настоящий приказ и призываю вас, гг. офицеры и солдаты, к стойкости и подвигу».
Поступки повседневности, идеология барона, заключительная часть его приказа, в которой он приобщает всех чинов дивизии к его собственной мистике, может быть, за полным отсутствием иных, более реальных утешений — все это, вместе взятое, давал богатый материал для определенных уже выводов об умственных и душевных способностях барона.
Приходиться ответить: да, он был безумцем, но, конечно, не в том смысле, как это представляется всем лицам, враждебно относящимся к его имени. В своем «безумии» он почти порвал со всякой деятельностью, пытаясь поднять людей на борьбу с Третьим Интернационалом с помощью одного только лозунга: «Победить или умереть…» Он был безумцем или же, может быть, величайшим идеалистом и мечтателем всех эпох. Идеи Романа Федоровича были, поистине, грандиозны в такой мере, что выполнение их не по плечу не только отдельному человеку, но даже и целой нации. Можно сказать, что барон стоял на грани почти гениальности и безумия.
В 1919–1920 гг. генерал Унгерн вполне выявил сокровеннейшие свои мысли в беседе с г. Саратовским-Ржевским, которого чрезвычайно ценил за светлый ум и благородное сердце. Барон утверждал, что с некоторого времени человеческая культура пошла по ложному и вредному пути. Вредность барон усматривал в том, что культура нового времени в основных проявлениях перестала служить для счастья человечества — возьмем ли ее, например, в области технической или новейших форм политического устройства или же, хотя бы, в сфере чрезвычайного усугубления некоторых сторон человеческого познания. Роман Федорович считал величайшей несуразностью, что вновь открытые глубины этих познаний не только не приблизили человека к счастью, а, пожалуй, отдалили и в будущем еще больше отдалят от него.
Таким образом, культура, как ее обычно называют — европейская культура дошла до отрицания себя самой и из величины подсобной сделалась как бы самодовлеющей силой.
На поставленный ему собеседником вопрос о том, в какую же именно эпоху человечество жило счастливее, Роман Федорович ответил, что в конце средних веков. Когда не было умопомрачительной техники, люди находились в более счастливых условиях, хотя, может быть, это звучит как парадокс (вспомним, что в эту эпоху и рыцарство было таковым в любимом для барона смысле). «В девятнадцатом веке уже стало ясно, что развитие техники идет в ущерб счастью рабочего, потому что машина вытесняет его труд шаг за шагом. Борьба за существование обостряется», — говорил далее барон — «развивается чудовищная безработица и, как результат изложенного процесса, повышаются социалистические настроения».
Барон Унгерн полагал, что Европа должна вернуться к системе цехового устройства, чтобы цехи, то есть коллективы людей непосредственно заинтересованных как в личном труде, так и в производстве данного рода в целом, сами распределяли бы работу между сочленами на началах справедливости. Невольно поражаешься и осведомленности и как бы прозорливости барона в социально — политических вопросах, потому что взгляды, высказанные им в 1920 г., близки к новейшему понятию о «цехизме», появившемуся в английской литературе значительно позднее. Можно было думать, как это полагает г. Саратовский-Ржевский, что основы учения о солидаризме, зародившегося во Франции в 1906 г., были знакомы барону. Равным образом, Роман Федорович тогда уже предвидел роль того политического направления, которое ныне носит наименование фашизма и является самообороной общества
Барон Унгерн далее пояснил своему собеседнику, что собственно монголы, то есть халхасцы, баргинцы и тибетцы являются самым подходящим материалом для назначенной цели. По существу, они стоят на той же ступени культурного развития (может быть, только в иных формах), которое было в Европе в конце XIV и начале XV в. Именно этот исторический момент барон считал отправным в деле созидания обновленной культуры. Ему казалось, что в 1920 г. уклад семейных и общественных отношений и государственное устройство Монголии во многих чертах походили на феодально-цеховую Европу. Эту свою грандиознейшую идею, имевшую в основе спасение мира от коммунистической опасности, Роман Федорович начал претворять в действительность тотчас же после занятия им Урги и сформирования Монгольского правительства.
Он вступил в деятельную переписку с наиболее видными светскими и духовными феодалами Внешней и Внутренней Монголии, а также одновременно сделал попытку завязать сношения с теми китайскими генералами, которые были известны ему своей преданностью идее монархической формы правления в Китае.
Вероятно, к этому же времени относится обоюдная попытка барона завязать сношения с близкими ему по духу Джа-ламой (по-тибетски Тенпей-Чжалценом), этой самой колоритной фигурой Западной Монголии на фронте первой четверти двадцатого века. Джа-лама, носивший религиозное имя Амурсаны, как перерожденец этого монгольского вождя восемнадцатого века [10] , в 1921 г. уже воздвигал свой совершенно фантастический город Тенпей-Чжалцен-байшин в горах Ма-Цзун-Шаня, в юго-западной Монголии. Имя Джа-ламы могло бы переплестись в необычайный орнамент с именем барона Унгерна, если бы суждено было соединится для совместных действий этим двум наиболее ярким перерожденцам Монголии последних столетий.
10
Амурсана (1722–1757) — джунгарский князь, боролся за ханский престол. Затем (в 1755 г.) поднял восстание против маньчжурского господства, потерпел поражение. После этого бежал в Россию, где умер от оспы. На требования Китайского правительства выдать его труп, правительство России ответило решительным отказом.
Впоследствии, после крушения всего дела, начатого бароном, выяснилось, что монгольские правительственные круги и такой, например, умный политик, как Джалханцза-хутухта [11] не оценили всей широты колоссального размаха барона и поставили ему в вину сношения с китайскими генералами. Поступок барона, конечно, был неосмотрителен: он не мог не знать, что монголы, столь искренне ненавидевшие все сколько-нибудь китайское, почувствуют охлаждение и к нему, коль скоро установят связь его с китайскими генералами.
11
Джалханцза-хутухта Дамдинбазар (1874–1923) — влиятельный лама из Западной Монголии, где ему принадлежали 28 монастырей и храмов. С 1921 г. до смерти Богдо-гэгэна — премьер-министр Монгольского правительства. Поддерживал связь с МНРП.
В письме генералу Чжан Куню, который в 1921 г. командовал войсками Маньчжуро-Хайларского района, датированном 5 мая 1921 г., барон заявляет, что он вошел в сношения с киргизами Букеевской орды, имевшей исторический притязания на территорию от Иркутска до р. Волги. Что же касается генерала Чжан Куню, то ему предлагается из Пекина действовать в направлении на Тибет и китайский Туркестан (к сожалению, благодаря, может быть, плохим переводам, фраза не вполне ясна), подчеркивая необходимость восстановления императорской династии в целях спасения Китая от революционной заразы. «Как только мне удастся дать сильный и решительный толчок всем отрядами лицам, мечтающим о борьбе с коммунистами», — писал барон — «как только я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения — преданных и честных людей, я перенесу свои действия в Монголию и союзные с ней области для окончательного восстановления династии Цинов. В чем вижу меры борьбы с мировой революцией».