Легенды Чёрной скалы
Шрифт:
Глупый вопрос. Меня никто не спрашивает – я просто должен это делать. Как плывущая акула. Пока двигаюсь – дышу. Останавливаюсь – иду камнем на дно, задыхаюсь и умираю.
– Движение – это жизнь?
Именно.
– Ты уверен?
Может, хватит уже этих вопросов? Может, хватит уже этих игр?
– Возможно. А возможно – нет. Но ты движешься за чем-то или просто так?
А разве это важно?
– Возможно. А
А что если я за чем-то гонюсь?
– А что если ты не сможешь это догнать?
Открываю глаза.
Сколько я проспал? Понятия не имею. Но тело вроде бы не затекло, хотя в какой позе я утух, в точно такой же и проснулся… Только вот когда я в последний раз жаловался, что неудобно спал? Спал, когда было холодно, когда было жёстко… А неудобно – это как? Забыл уже.
Встал. Немного размялся. По новоприобретённой привычке поправил одежду и снарягу. Подумал.
Ну и когда нас изволит вызвать для испытания мистер Сёрт? Через час? Через два? Через семь? Через сто двадцать семь?
А до этого времени и от голода скопытиться легко. Кушать я за последние месяцы привык. Причём привык делать это досыта и вкусно. Дамиан во время подготовки на еде не скупился, щедро делясь деликатесами с барского стола. Правда, я все эти мидии и омары категорически не понял, хотя и попробовал. Ну… съедобно, в принципе. Но по сравнению с тарелкой наваристого супа и жареной картошкой – так себе. Понты, но стрёмные какие-то, в общем.
Итак, так что же наша жизнь? Игра? Еда? Или всё вместе? В любом случае подкрепиться было бы нелишним.
Автомат с собой, разумеется, брать не стал. Пусть даже и заявлено, что в конце останется только один, вряд ли стоит опасаться того, что на общем собрании кто-то просто кинет гранату, а сам спрячется. И останется в конце только один, ага.
Это было бы слишком просто. Как и правила убийства одного из участников «Кайзеркриг», скажем, раз в неделю. Судя по Сёрту – его бы такой примитив не устроил.
Открыл дверь, шагнул в коридор. Принюхался. В воздухе витал запах чего-то жареного. Похоже, что мысль заморить червячка пришла не только в мою голову.
Пошёл по следу. Побродил немного по коридорам, между делом обнаружив тир, тренажёрный зал и библиотеку. Зачем она была нам нужна – было не просто неясно, а абсолютно неясно. Сёрт бы сюда ещё консерваторию запихнул и скрипок с роялями, чтобы малолетние убивцы в свободное от убивст время музицировали…
На кухне уже вовсю хозяйничала Гаджет, азартно готовя что-то вроде жаркого.
– Тоже решил червячка заморить, Блэк? – дружелюбно поинтересовалась у меня Иви.
– Типа того, – буркнул я, подходя к холодильнику.
– Прааавильное решееение!.. – протянула девчонка и неожиданно запела:
Повстанец Юга гордого – вот, собственно, кто я. А Северу проклятий пошлю я до хрена. Я дрался с ним и рад тем. Жаль лишь не победил, Но каяться не буду я в том, что сотворил. Я шлю к чертям весь Север и конституцию. Я ненавижу Север и форму синюю. Пусть катится подальше ощипанный орёл И вороватых янки с собою заберёт. И ненавижу янки – всё, что по нраву им, Свободу, Декларацию и весь их гнусный мир. Союз4
Перевод песни «I'm Good Old Rebel». «Роберт Марсе» – неофициальное прозвище главнокомандующего армией Конфедерации генерала Роберта Ли.
Я пару раз хлопнул в ладоши, изображая аплодисменты.
– Браво. Хорошо поёшь.
– Благодарю, – Гаджет присела в шутливом реверансе, а затем продолжила азартно мешать лопаткой своё блюдо. – В детстве я пела в церковном хоре. Эх, были же времена!..
Пахло весьма вкусно и аппетитно. Урчание в животе сражу же стало громче.
– А чего такая песня-то злая? – равнодушно спросил я. Не то чтобы мне так уж хотелось поддержать разговор… Просто мне было действительно немного интересно, почему песня такая злая.
– Не песня такая – жизнь такая, – философски заметила Иви. – Полтора века уже ей. Самая правильная американская песня.
– О, правда? – я достал из холодильника нарезанный хлеб и бекон, и подошёл к длинному кухонному столу. – Про ненависть к американцам?
– А ты янки с настоящими американцами не путай, – шутливо погрозила мне Гаджет. – Эту песню сочинил майор Иннес Рэндольф, и она стала гимном всех солдат Конфедерации после окончания Гражданской. Вот она – про настоящих американцев и для настоящих американцев.
– А, да. Конечно же. «Сайлент Сторм». Террористы.
– Неа, я не террористка – я идейная анархистка! – девушка встала в горделивую позу, патетично взмахнув большой ложкой, которой мешала жаркое. – Борец за свободу, можно сказать! Сражаюсь за то, чтобы американцы вновь предпочитали смерть бесчестию! Жертва Конфедерации не должна быть забыта! Юг возродится вновь!
– Какой слог… – хмыкнул я, надкусывая сделанный бутерброд. – Какой пафос… Вот только слышал я кое-что о вашей банде. И… я бы сказал, что вы очень странно чтите память мёртвых, убивая ещё живых. Я не судья, но ведь это уже не война. Это просто какое-то… безумие. Иви, по-моему такие как ты – просто больные уроды.
Гаджет искренне и звонко расхохоталась.
– Кто знает, Блэк, кто знает… Древо свободы необходимо время от времени окроплять кровью патриотов и тиранов. Томас Джефферсон.
– Патриотизм – религия бешеных. Оскар Уайльд.
– Вау! – искренне восхитилась Иви и захлопала в ладоши. – Ты читал Оскара Уайльда?
Да по-любому. Делать мне больше нечего. Это просто Дамиан любит время от времени какую-нибудь шибко умную мысль ввернуть – вот от него и что-то запомнилось.
– Всё возможно, – привычно уклончиво ответил я.