Легенды Дерини
Шрифт:
Но хотя он внутренне старался подготовиться к этому, Дункан все равно не смог удержаться и поморщился, когда скорбный призыв раздался вновь, подобный визгу кота, которому наступили на хвост, — у несчастного подмастерья сей вопль заменял тот хрустально-прозрачный, трогающий за душу трубный глас, который способен извлечь из своего инструмента истинный мастер. С несколькими нотами мальчик справился вполне успешно, но затем пальцы его вновь запутались, он сбился с дыхания… И все равно Дункан сумел разобрать мелодию. Это был знакомый ему «Плач по владетелю Транши», написанный много лет назад в честь графа Мак-Ардри, горячо любимого своим народом. Этот
Кто-то даже придумал танец в память о покойном графе Мак-Ардри, ибо тот, как видно, был человеком бодрым и неунывающим, — «Веселый Эйдан», так назвали сей танец. Это была задорная пляска, прославлявшая полную наслаждений жизнь, которую вел владетель до своей героической гибели. Все Мак-Ардри обожали этот танец и исполняли его всякий раз, когда выдавался случай, — он начинался с торжественного, полного достоинства выхода, но затем быстро превращался в радостный, почти беспорядочный хоровод.
И здесь, в Кулди, разумеется, гости не могли удержаться от того, чтобы не представить на суд зрителей свою гордость. Неужто это и впрямь было всего несколько коротких месяцев назад, в начале лета, когда Каулай прибыл сюда со всем семейством? Именно тогда и состоялся пир в честь их приезда, который должен был скрепить узы, связывавшие в Приграничье соседей, дружно противостоящих общему врагу…
«Их любимый танец стал и нашим танцем», — подумал Дункан, скорбя вместе с неумелым трубачом над давно покойным Траншайским владетелем, а также над погибшим в глупой драке Ардри и горюя о судьбе лишившейся кормильца семьи человека, который был назван убийцей… Также скорбел он и о собственной судьбе, и о судьбе Марисы Мак-Ардри, той девушки, с которой танцевал в самый первый вечер.
Воспоминания ввергли его в состояние грезящей мечтательности, словно таким образом он мог вернуть в памяти тот восхитительный день, когда впервые осознал, что в жизни есть нечто поважнее книг, чернильных перьев и ученых свитков. Краем уха прислушиваясь к напевам трубы, звучавшей снаружи и отсчитывая минуты, оставшиеся до полуночи, Дункан Мак-Лайн в молитвенном деринийском трансе перенесся на несколько недель назад и попытался воскресить в своих воспоминаниях это удивительное, восхитительное, лето, события которого и привели его к нынешнему скорбному дню.
Кевин Мак-Лайн, юный граф Кирнийский, внезапно оказавшись рядом с братом, устало отфыркиваясь, рухнул на скамью.
— Ну что ты все копаешься в этой старой книжке? — воскликнул он, явно недоумевая, почему Дункан тратит свое время на столь очевидно бесполезное занятие. — Ты за весь вечер даже не двинулся с места!
— Ну, как же не двинулся, — мягким тоном возразил Дункан. Он улыбнулся, и голубые глаза его блеснули в полумраке при виде растрепавшейся шевелюры брата. — Я танцевал с матушкой и Бронвин. Ты просто этого не заметил. И кроме того, я дважды выходил подышать свежим воздухом.
— Ну да, конечно! Наверное, именно так ты себе и представляешь настоящее веселье! — задорно поддразнил его Кевин. Вывернув шею, он заглянул Дункану через плечо, пытаясь разобрать буквы, начертанные аккуратным мелким почерком. — Должно быть, очень интересная книга?
— К сожалению, нет, — вздохнул Дункан. — Мне лично никогда не нравился Ливий, хотя некоторые, возможно, и сочли бы меня пресыщенным. Что касается латыни, то, по моему скромному мнению, его стиль не так уж и хорош. Но тем не менее, рано или
— Я просто выдохся, — со счастливым видом объявил брат. — Может, Мак-Ардри и живут в каком-то жутком захолустье, но уж веселиться они точно умеют на славу.
Дункан закатил глаза к потолку. Порой он не уставал поражаться, откуда его братец нахватался мыслей, убедивших его в превосходстве клана Мак-Лайнов над всеми прочими. Разумеется, их клан был гордым и многочисленным, с большими владениями и родственными связями среди множества знатных семей Одиннадцати Королевств, однако герцог Джаред никогда не кичился этим и проявлял вдвое больше понимания и втрое больше дипломатичности в подобных вопросах, нежели его старший сын и наследник.
— Уверен, они были бы чрезвычайно польщены, узнав, что ваша милость о них столь высокого мнения, — пробормотал Дункан, лукаво подмигивая брату. — Кевин, с такой гордыней ты точно будешь гореть в аду.
— О, да будет тебе! — возразил Кевин, шутливо толкая его в плечо. — Я совершенно безобиден. И Господь Бог знает это не хуже, чем ты сам. Кроме того, когда станешь священником, ты можешь отмолить мои грехи и избавить от чистилища.
Подняв бровь, Дункан предпочел сохранить молчание, ответив Кевину лишь доброй улыбкой. Вообще-то, сейчас, на исходе весны ему надлежало бы по-прежнему находиться в школе и готовиться к экзаменам, которые, как он надеялся, должны были заслужить ему место в знаменитом Грекотском университете, но после долгой оживленной беседы с наставниками и откровенного обсуждения некоторых жизненных фактов, касавшихся Дерини, — как секретных, так и не очень, — с неким герцогом в Ремуте, Дункан решил на время взять передышку и предаться отрезвляющим раздумьям о собственном будущем. Он уже не так сильно, как прежде, был уверен, что и впрямь сумеет влиться в ряды служителей Святой Церкви.
— По крайней мере, я попытаюсь, — промолвил он наконец, напуская на себя утомленный вид человека не от мира сего. — И все равно, тебе за многое придется держать ответ на том свете.
— Ах ты, глупый святоша! — пробормотал Кевин, опрокидывая младшего брата со скамьи на пол. Превосходя того и физической силой, и габаритами, он сумел пригвоздить Дункана к стене. — А ну-ка, проси пощады! — потребовал он.
Дункан со смехом сдался и был отпущен на свободу. В то время, как они поднимались на ноги и отряхивали одежду, двое юных Мак-Лайнов внезапно осознали, что кто-то поблизости со снисходительной усмешкой наблюдает за ними.
— Я так надеялась, что кто-нибудь хоть немного развеселит тебя, милый, — негромко промолвила герцогиня Вира Мак-Лайн, присоединяясь к сыновьям, чтобы вытащить соломинки из каштановой шевелюры Кевина и расправить на плече у Дункана помявшийся плед. — Хотя должна признать, я имела в виду более мирные забавы!
— Ну, я бы не стал сворачивать ему шею, матушка, — невинно распахнув глаза, заявил Кевин. Но тут же этому наивному выражению пришла на смену лукавая улыбка, которой он приветствовал мачеху, воспитавшую его с младенческого возраста и подарившая Дункана… брата, о котором любой мужчина мог только мечтать. — Я просто не мог больше смотреть, как он сидит тут у огня и листает страницы вместо того, чтобы танцевать и веселиться вместе со всеми!