Легенды нашего рока

Додолев Евгений Юрьевич

– Это неправильно, да?

– Не жуется.

– А это?

– Это с чесноком, но жуется. Вот это украинское. Но пересоленное.

– Это свежее, а это не жуется. Потому что вот эти прожилки, они не жуются, как правило.

– Я вот вписался в эту историю, и сейчас пытаюсь прожевать. Вы все же не угадали, полагаю. На самом деле меня уверили,

что вот это сало из Тамбова, а это с Украины.

– Ну, нет. И в Украине может быть нехорошее сало, а в Тамбове может быть хорошее.

– То есть вы считаете, что оно нехорошее? А мне понравилось.

– Оно неправильное. Ну, это не сало. Как же это называется? Это ветчина. А вот это, вот это сало. В сале могут быть прожилки. И основная особенность сала – оно должно жеваться. Вот это жуется прекрасно.

– А с этим? Ну, мы его не можем разжевать. Мы его просто можем засунуть между зубов.

– Я его просто проглотил сейчас для того, чтобы продолжать с вами разговор. Это накладка вообще наша с салом, я считаю. Потому что вы такую экспертную оценку дали.

– У меня были два дедушки. Один дедушка – украинец, а другой дедушка – русский. Вот, один из Полтавщины…

– Это, я понимаю, по материнской линии – русский?

– По материнской линии, да. И вот дедушка из Полтавщины, он производил вот такое сало. Дедушка из Курщины, из Курской области, производил вот такое сало.

– А родились вы при этом вообще в Таджикистане?

– Родился я в Таджикистане.

– Советобад, да, город назывался? Видимо, сейчас он по-другому называется?

– Ходжент.

– Вы там были когда-нибудь после того, как уехали оттуда?

– Нет.

– Ни разу?

– Очень хочется съездить, очень.

– Но вы в принципе только на гастроли выезжаете? Вы так не можете взять и просто поехать?

– Ну, так, сложно поехать в Таджикистан отдыхать. Но хотя, я думаю, там есть что посмотреть.

– А есть ли потребители украинского рока в Таджикистане, я сейчас задумался?

– Есть. Очень любят в Таджикистане одну нашу песню, которая как таджикская народная музыка написана. Потому что это та музыка, которую я там услышал. Поэтому она нравится точно. Она в Таджикистане и Узбекистане очень популярна.

– Ну, что же. Только вот если поедете, вы же помните, да, что сало вообще в Таджикистане никоим образом нельзя употреблять.

– Я в Париж приехал. А там они вообще мало свинины едят – французы. А была рядом лавка арабская. А я просто не знал, что мусульманский магазинчик. У меня лавка возле дома, я иду, говорю: «Свинина есть?» А они так толерантно: «Сегодня нет». Я спрашиваю: «Что такое?» И так каждый день: «Ну, а есть сегодня?» – «Нету. Не завезли». Думаю, ну, что же такое?

– Вы затроллили просто их.

– Ну, что же. Я знаю, что вы, так же как и я, бросили курить. Это здорово. И мы здесь не пьем. Но чокнемся все равно. Под сало-то.

– Конечно.

– За российско-украинскую дружбу. Скажите какой-нибудь тост на украинском, на прощанье.

– Тост очень простой: будьмо!

– Будьмо? Это я смогу даже выучить.

– Будьмо –

это, ну, перевод на английский язык Let It Be.

Как товарищ рок-продюсера подставил

Известный в 80-х рок-продюсер, ставший впоследствии не менее известным ТВ-деятелем, разрешил мне воспроизвести здесь несколько прелестных (на мой взгляд) историй. От его лица как бы. Итак.

* * *

В 1989 году жрать было нечего. Ну не так, как в 1992-м, но почти совсем пиздец. При этом я зарабатывал сумасшедшие по тем временам деньги, но купить на них было нечего.

Бывшая жена с подругой (подруга тут во френдах, так что отметится если захочет) смотались на дачу. А я, после трех дней загула, явился домой на Делегатскую. В холодильнике стояла банка консервов болгарских, типа салат овощной, и банка сардин. Все.

Открывая банку сардин, я услышал странный звук. Кот. Мяфа, сцуко. Огромный черный кот по кличке Мяфа. Я забыл про своего кота. Некоторые тут на ФБ его помнят. Мяфа, которому и так доставалось в жизни мало еды и радостей, Мяфа, не жравший три дня. Мяфа шел на меня, как Матросов на амбразуру.

Если вы никогда не дрались с котом на равных из-за банки сардин – вы мудак и ступайте слушать своего Титомира ©. На равных? Кому я вру, кот отделал меня как черепаху. На мне не осталось живого места. А в холодильнике не осталось ничего, ибо салат на поверку стух еще в родной Болгарии, чтоб им век Южного Потока не видать.

Так вот, когда вы начнете с котом драться за последнюю порцию еды – тогда и поговорим за голод. А пока не морочьте мне бейцы с вашим кризисом. Не люблю я этого.

* * *

В 1989 году у меня была жена и не было совести. В том далеком году я влюбился. В девушку с глазами трепетного Бэмби (правда, злобная Пищикова, не разделявшая моих восторгов, называла мою избранницу «пекинесом после кастрации»). Дело неумолимо шло к неизбежному, но где? О вопль всех московских гуляк «где, но где?». Отели на час тогда не зазывали на каждом углу жителей СССР предаться плотским утехам. А в квартире моей безвылазно сидела жена, увы, моя же, и вместе с толпой единомышленников пела под гитару.

Что делает в таких безвыходных случаях джентльмен? Правильно! Говорит жене, что вернется из командировки на день позже, а сам уговаривает ближайшего друга пустить переночевать. Ибо любовь, страсть и нереализованные желания уже тогда делали из меня монстра и отказать мне в этой малости было нельзя.

Как выяснилось немного спустя, друг был безнадежно влюблен в мою жену, поэтому этот шанс он не упустил. Оставив меня с барышней у себя дома, друг прихватил мои ботинки, убив сразу двух зайцев, ибо я не мог теперь покинуть квартиру, я ж не Карбышев зимой босиком по снегу, а заодно и продемонстрировал мою обувь моей же законной супруге, как доказательство моей неверности.