Легенды Пустоши

Магазинников Иван Владимирович

Вот, значит, почему Аймир был таким нервным и нетерпеливым. Не семью он спешил спасти, а торопился вернуть сумку с мамми.

По мере того как действовал наркотик, Аймир закрыл глаза и лег на бок, лицо его исказила блаженная улыбка, изо рта потекла слюна.

Прогулявшись к повозке за двумя арбузами, Така протянул один женщине и сказал:

— Така уходит. Если хочешь, ты и мальчик идите с Такой. — Он кивнул на забалдевшего мужчину. — С ним вам не выжить. У него мамми в сердце. И мамми в голове. И сам он — мамми.

Женщина испуганно мотнула головой,

потом прижала ладони к лицу и зарыдала.

У мальчишки тоже из глаз брызнуло. Вскочив с такыра, он подбежал к Таке и принялся молотить крохотными кулачками ему в бедро:

— Это мой папа, а не мамми! Мой папа! Мой!..

Детей Така не любил.

Ни своих — шумных, веселых, не знающих страха. Ни чужих — отпрысков тех безумцев, что посмели сунуться в Донную пустыню без проводника.

От детей одни неприятности.

— Скоро начнется песчаная буря. — Он развернулся и пошел обратно, ведь его ждали дома, а дом кочевника там, где его семья. — Прощайте.

Шаг за шагом, прочь от священного оазиса. Не оглядываясь.

Зная, что смотрят в спину.

* * *

Они догнали его, когда воздух уже напитался пылью.

Така стоял, раскинув руки в ожидании небесных скатов.

— Что ты делаешь? — спросил мальчик.

Шепча единственно верные слова, кочевник указал вверх.

Там, высоко-высоко над Донной пустыней, парили широкие ромбы с длинными шипастыми хвостами, источающими бледно-голубое сияние. Их было столько, этих ромбов, сколько людей в клане Таки. И были они сильны и прекрасны. Да что там, они — сама свобода!..

Ветер напоследок взвыл и затих, утащив с собой бурю и небесных скатов.

— Они очень красивые. — Мальчик тронул Таку за жилетку. — Я хочу как они. Улететь хочу. Ты мне поможешь, правда? Научишь?

От детей одни неприятности, но без них никак.

В тот день у Таки появилась новая жена и одним сыном стало больше.

Роман Куликов

ЦВЕТОК ПУСТЫНИ

— Идти!

Окрик Костолома прозвучал как удар плетью, принудив Самира подняться, накинуть драный балахон, взять кривую палку-посох и зашагать в сторону пыльного тракта.

Как же он не любил то, чем вынужден был заниматься!

Самир оглянулся. С тоской и сожалением посмотрел на оставленные у костра мешок и шкуры. Вряд ли он когда-нибудь увидит свои скудные пожитки — соплеменники разворуют их, едва он скроется за ближайшим барханом. И Самир их понимал: мертвецу вещи ни к чему. Сейчас ему предстояло в седьмой раз стать «приманкой». Прикинувшись усталым, изможденным бродягой, взывая к людской жалости и моля о помощи, остановить караван, чтобы братья могли напасть и без лишних потерь, неизбежных при погоне, захватить добычу.

«Приманки» обычно погибали, едва начинался набег и люди понимали, что попались в ловушку. То, что Самиру удавалось выживать до сих пор, уже само по себе было чудом. Прошлые разы оставили в память о себе три шрама от ударов саблей и два от пуль.

Духи

Донной пустыни словно берегли его неизвестно для чего. Но Самир не испытывал к ним ни малейшей благодарности. Ведь это по их странной воле он родился не таким, как другие его соплеменники. С самого детства он завидовал своим братьям с их длинными мускулистыми руками, крепкими когтями, которыми можно разорвать врага или добычу. Ничего этого у него не было. Почему-то духи решили, что он должен быть похожим на людей. И пусть Самир лишь немного уступал соплеменникам в силе и ловкости, он знал, что настоящим воином ему никогда не стать. Быть «приманкой» — вот его удел.

Серый песок скрипел под ногами. Спрятанный под тряпками самострел больно упирался рукояткой в ребра, но Самир не подавал виду. Если бы Костолом заподозрил, что у него с собой оружие — непременно отобрал бы, да еще хорошенько наподдал. «Приманка» должна быть беззащитной и не вызывать у людей опасений.

Самир посмотрел на тракт. Далекое облако пыли в стороне горы Крым возвещало о приближении каравана.

Нужно было приготовиться — занять такую позицию, чтобы караванщики издалека заметили его, присмотрелись и поняли, что заблудившийся в пустыне бедолага не представляет для них угрозы.

Лучше всего идти в том же направлении, что и караван. Пошатываться, иногда падать, с трудом подниматься. Всячески показывать, что обессилен, но еще не при смерти.

За ближайшим барханом готовились к атаке соплеменники — воины клана Грозного Рыка. Самир снова почувствовал укол сожаления, что он не один из них. Как же хочется променять никому не нужную способность связно и понятно говорить на силу и ловкость, какой обладают братья. Но жизнь распорядилась по-своему: они — там, он — здесь.

Самир посмотрел через плечо и с удивлением обнаружил, что караван теперь гораздо ближе, чем можно было ожидать. И судя по пыльному шлейфу, что тянулся следом, двигался он очень быстро. Вскоре Самир смог разглядеть скачущих впереди всадников, а за ними три грузовые повозки, укрытые тентами, и два фургона, обшитые листами железа с прорезями бойниц. Но ни дозорных, ни группы разведчиков, обычных для торговых караванов. Этот, похоже, вообще не собирался останавливаться.

Самир в растерянности посмотрел на бархан, за которым прятались сородичи. Никакого намека, что там засада, — Костолом знал свое ремесло. Но что теперь делать? Самир снова перевел взгляд на караван, до которого оставалось уже не больше двух десятков локтей. Надо принимать решение. Но какое?!

Ситуация была настолько непривычной, что Самир едва не ударился в панику. Он позабыл про все свои наработанные приемы и уловки. Захотелось, наплевав на указания и рискуя навлечь на себя гнев Костолома, броситься через тракт к бархану, к своим. Или же, наоборот, прочь от дороги, обрекая себя за нерешительность до конца дней на насмешки.

В смятении, но без страха, он смотрел на покрытых пылью манисов, на их изможденных всадников. Чубы на бритых головах, посеревшие от грязи шаровары…