Легенды Сэнгоку. Дракон Этиго
Шрифт:
Поистине это была мирная идиллия, счастливых людей, беззаботно живущих под присмотром Наоэ Кагецуны.
Сам хозяин Ёиты, не упускал случая подшутить, запустить в кого-нибудь снежный ком или ущипнуть проходящую мимо женщину за интересные места. За такие проделки он удостаивался от Оман немного подозрительным взглядом и частенько снежком в лицо. Впрочем, Наоэ только отшучивался, строил невинные рожицы и прикидывался верным и послушным мужем. Госпожа Наоэ не злилась на него, зная его игривый характер, но всё
Уборка снега, при таком настроении, шла довольно быстро, а чтобы ускорить темп, Кагецуна начал напевать свои весёлые песни.
– Прекрасным днём осенним,
Иду я по столице.
Повсюду снуют лица,
Наряженных людей.
Гляжу, у лавки дева,
Стреляет в меня взглядом.
Изящно прикрывая,
Тэссэном алый рот.
Сманила меня дева,
В безлюдный угол тёмный
И страстно целовала,
Моё гладкое лицо.
И я, почуяв силы,
Рукою потянулся,
К подолу ниже оби,
Где тайные места.
Гляжу, а там косодэ,
Топорщиться занятно.
И я, подумав сдуру,
Что меч там вдруг запрятан,
Схватил рукой железной
И сразу обомлел.
То был не меч
И…
– Господин Наоэ!– окликнула мужа Оман.– Вы ведь не со своими соратниками на пирушке, здесь ведь дети! Прекратите свои пошлые песенки!
–А что там было вместо меча?– задал тут же вопрос один из мальчишек.
– Может она прятала там куклу?– предположила одна из девочек, лет шести.
Кагецуна прокручивал в мозгу варианты ответов, когда мальчик постарше закричал:
–Я знаю, что там было Кагецуна-сама! Это был мужской…
–Помолчи негодник!– вовремя остановила его Оман и укоризненно посмотрела на улыбающегося во весь рот, мужа.– Вот видите! Не надо развращать детей в таком возрасте, вы должны быть примером для них, вы ведь хозяин Ёиты!
– Да понял, я понял!– отмахнулся Наоэ и вновь взялся за работу.– Про столицу петь не буду!
– Давайте про походы, Кагецуна-сама!– попросил какой-то паренёк из крестьянских.
–Про поход, говоришь?– Наоэ призадумался, поскрёб пальцем висок. – Что-то, кажется есть.
– Ехала бугейша с боя
Повсюду горы да долины,
Устала и свернула к зелёному лужку.
Глядит, а рядом речка,
Серебрится тонкой лентой,
Решила искупаться
И смыть следы дорог.
Сняла ёрой цветастый,
Сложила меч и лук
И скинув все одежды,
Вошла изящно в воду,
Остановившись по колено
В струившейся воде.
А в это время, рядом
У берега за камнем,
Рыбак, вдруг притаился,
Таращился на деву,
дрожа всем естеством.
И тут рыбак коварный,
Задумал непотребство,
Увидев, как бугейша
Нагнулась над водой.
И вот,
Длинные косы омывала
Рыбак напрыгнул сзади
И… Ата-ата-ата-та!…
Наоэ, увлёкшись песней, не заметил, как Оман подошла к нему со спины и схватила за ухо. Дети от души захохотали. Взрослые тоже надрывали животы, толи от того, как закончилась песня, толи от того, как их господин пытается освободится от коварного захвата жены.
–Я же вам говорила, прекратить эти распутные песенки, а вы снова за своё!– причитала Оман.– Что же вы за человек такой? Нельзя спеть о прекрасной любви или захватывающих приключениях?! Обязательно нужно впихивать в каждый текст, свои гениталии?!
– Но так ведь веселее! Ай!– кричал Кагецуна.– Оман, отпусти! Больно! Ай!
–Вы ведь провинциальный самурай, а не столичный чинуша, так, что терпите!– она ещё больше скрутила ему ухо и пыталась добраться до второго. Наоэ даже упал на колени, сложил ладони и взмолился.
–Дорогая госпожа Наоэ! Пощадите! Я так больше не буду! Я сделаю всё, что скажете, только отпустите! Ай-яй!
–То-то же.– Оман резко убрала руку от уха мужа.– Ещё раз услышу твои «весёлые песенки» в присутствии детей, отхожу лопатой по одному «тайному» месту! Чего сидишь? Продолжай работать!
–Хорошо госпожа, слушаюсь.– Кагецуна встал с колен, попятился спиной, отойдя чуть подальше от жены и громко, чтобы все услышали, произнёс.– Теперь я буду петь о прекрасной любви двух молодых вакасю(2) и о захватывающем приключении одного монаха, который воздерживался от любви двадцать лет и наконец, снял с себя этот обет.
–Вот же…– Оман выхватила у одного из мужчин лопату и бросилась на мужа. Тот, с испуганными глазами, кинулся на утёк. Толпа плакала от смеха, пока их господин убегал от жены по глубоким сугробам, а та безуспешно пыталась добраться до него, махая перед собой лопатой и сыпя упрёки в его адрес.
Так прошли дни уходящего года и вскоре настали долгожданные праздники. Наоэ собрал всех жителей замка в своём доме и гуляния прошли не менее насыщенно, чем коллективная уборка снега. После всех возлияний, трапез и воздаяний предкам и богам, Кагецуна наконец-то остался с женой наедине.
Они сидели в обнимку, в тускло освещённой комнате. Рядом с очагом-ирори, дымились ароматные чарки с чаем. Оман положила свою голову на плечо мужу и о чём-то задумалась. Наоэ был счастлив и спокоен. Ни какой суеты, ежедневно творившейся в Касугаяме, ни каких лишних лиц,– всяческих жалобщиков, ростовщиков, монахов и чиновников. Ни надо никуда бежать, решать какие-то дела, вопросы и выполнять приказы. Дома Кагецуна полностью расслабился и будто совсем забыл, кто он есть на самом деле.
–Когда ты уедешь?– вдруг, тихо спросила Оман.