Легенды старого Петербурга (сборник)
Шрифт:
Петр III жил постоянно в Ораниенбауме, а его супруга Екатерина Алексеевна, домашняя жизнь которой наполнялась скукою и огорчениями, делила с ним свое одиночество.
По вступлении на престол Петр III все места от Петербурга до Петергофа раздарил своим любимцам.
Лето 1762 г. Екатерина Алексеевна проводила в Петергофе. Бриллиантщик Позье [58] в своих записках пишет: «Накануне того, как Петру III вздумалось устроить домашний спектакль, в котором сам захотел быть дирижером, а комедию разыграть должны были только придворные дамы и вельможи, он послал за мною курьера с приказанием мне отправиться в Ораниенбаум с раннего утра, так как для меня есть дело. Императрица в тот же день прислала мне сказать, чтоб я ехал к ней в Петергоф, что я исполнил, прежде чем отправился к императору,
58
Позье — Позье Еремей (Иеремия) Петрович (1716–1779) — уроженец Швейцарии, придворный ювелир. С 1729 г. — в России. Автор «Записок» о России сер. XVIII в. Впервые на русском языке опубликованы в ж. «Русская старина» (1870, т. I).
«Я сел напротив сцены, под ложей, где сидела Императрица, в глубоком трауре; все другие дамы сидели в ложах подле оркестра и игриво болтали с кавалерами. Император сел в самый оркестр, где играл на скрипке с музыкантами-итальянцами и несколькими из придворных. Я иногда взглядывал на Императрицу, которая казалась очень грустною и скучно смотрела на комедийку, Она заметила меня и прислала ко мне своего пажа сказать, чтобы я по выходе из театра зашел к ней в покои, так как она хочет мне кое-что заказать. Я застал Императрицу сидящую на диване. Она сказала мне: «Позье, я сломала свой орден св. Екатерины, а так как у меня всего только один и есть, осыпанный бриллиантами, то я желала бы, чтобы вы его взяли с собою и поправили. У меня есть еще некоторые заказы вам, которые дам вам, когда вы мне привезете орден»».
«Было 10 час. вечера. Я сказал ей: видно, ваше императорское величество сегодня не возвратитесь в Петергоф и будете ужинать здесь?»
— «Мне бы этого не хотелось, — отвечала Екатерина, — в Петергофе мне было бы веселее».
В три часа утра Позье был в Петербурге. «Проспав три или четыре часа, — пишет он, — я встал, забрал все, что нужно было везти, — у меня были почти все вещи всех придворных дам, которые дали мне их чистить и переделывать к празднику в Петергофе (дню тезоименитства Петра III). Я мог выехать только в 9 час. с вещами, при мне было их более, чем на 200 000 рублей, что я взял для Государя. Проехав половину дороги, я встретил одного гвардейского офицера верхом, который скакал в город во весь опор. Я опустил стекло в карете, чтобы посмотреть: это был один из моих знакомых. Он подъехал к моей карете, которую я остановил. Всадник сказал мне тихо, так, чтобы слуга мой не услыхал: «Возвращайтесь прежде всего в город; вы рискуете. Сейчас похитили Императрицу через окно. Разве вы не встретили частной кареты, в которой везут ее в город. Все голштинцы по всем дорогам ищут ее. Говорю вам это как друг, — воротитесь как можно скорее в город». Всадник пришпорил лошадь и ускакал».
В своем рассказе Позье несколько ошибается. Так как 26 июня 1762 г. обед в японском зале Ораниенбаумского дворца и маскарад в опере заняли день; на следующее 27 число — Петр и Екатерина ездили на праздник к старику гр(афу) Алексею Григорьевичу Разумовскому, в его имение Гостилицы близ Ораниенбаума.
Вечером в тог же день Петр и Екатерина разъехались каждый к себе. В этот день они виделись в последний раз в жизни. На другой день, 28 июня, в 5 часу утра, Екатерина, в сопровождении Алексея Орлова, горничной своей Ек(атерины) Ив(ановны) Шаргородской и камердинера Шкурина, оставила Петергофский дворец, села в частную карету, приготовленную Орловым, и уехала в столицу, прямо в казармы л(ейб) — гв(ардии) Измайловского полка.
В свое царствование Екатерина редко бывала в Петергофе, которого не любила.
Воспитатель великого князя Павла Петровича — Порошин [59] , в записках своих говорит, что «приехавший из Петергофа Иван Перфильевич Елагин (директор театров) сказывал, как препровождали время за городом и как веселились. В Петергофе купались все в бассейне, что в Монплезире, также и в море, от берега далеко ходили, и тоже по горло в воде были. Надобно знать, что все в платьях были. Государыня сама изволила начать оную забаву; ей последовали дамы и кавалеры. День был чрезвычайно жаркий. Фельдмаршал граф Петр Семенович Салтыков тут же купался и фуфлыга-богатырь (граф А. С. Строганов) был вымочен. Кроме
59
Порошин — Порошин Семен Андреевич (1741–1769) — с 1762 г. воспитатель великого князя Павла Петровича. Автор воспоминаний о юношеских годах будущего Павла I. Впервые опубликованы в ж. «Русский Архив» (1869, № 1).
В 1768 г., 8 июня, Екатерина писала из Петергофа графу Н. И. Панину: «Только без сердца видеть не можно, как все здесь запущено, хотя с 1762 г. я на то выдала 180 000 руб., а старый хрыч (Елагин) вместо того, чтобы чинить, чорт знает, что из тех денег делал».
В 1772 г. Екатерина сообщала госпоже Бьелке: «Я сегодня оставила мое любезное, мое прелестное Царское Село и отправилась в отвратительный, ненавистный Петергоф, которого я терпеть не могу, чтобы праздновать там день моего восшествия на престол и день св. Павла. После этих слов Вы, может быть, захотите знать, откуда я Вам пишу? Милостивая Государыня, я, как школьник, выбрала дальнюю дорогу, отправляясь из рая в ад; я заехала в охотничий дом, где ночую эту ночь, а завтра буду в Петергофе».
В 1773 г. в Петергофе происходили праздники, 29 июня и позже, на которых присутствовала невеста великого князя Павла Петровича.
В записках швейцарского ученого И. Бернулли [60] находим описание придворного бала в Петергофе, на котором он в 1777 г. видел Екатерину II.
«Большинство было в домино (dominos). Между ряжеными другого сорта не было особенно богатых, ни чем либо особенно заметных. Многие были в костюмах отдаленных наций Российской Империи, и казалось, что свой маскарад они заимствовали из гардероба Академии Наук.
60
И. Бернулли — Бернулли Иоганн (1667–1748) — знаменитый математик, один из первых академиков Петербургской АН (с 1725 г.).
Внимательнее осмотрел я небольшое общество молодых женщин, появившихся в обыкновенном их одеянии, но прибывших из отдаленной и малоизвестной страны. Иные говорили, что они из Грузии. Вероятнее всего, те были правы, которые почитали их оставленною здесь семьею молдаванского князя Гики. У них было длинное, невинное лицо, чудные черные глаза, белый, отчасти желтоватый цвет лица, черные совсем гладкие волосы, спереди срезанные и через лоб висевшие, голова покрыта чем-то вроде низкого чепца. Их восточного богатого одеяния я не могу подробно описать. Их портреты, писанные по повелению императрицы, и почти готовые я впоследствии видел в Императорской картинной галерее».
Модное теперь «макао», оказывается, было в большом почете при дворе Екатерины.
«Довольно долго оставался я там, — говорит Бернулли, — где Императрица играла в макао, и я стоял прямо против нее. То было истинное наслаждение на нее смотреть. Шляпа, надетая не без зеркала, шла к ней бесподобно и придавала ей шаловливый и значительно моложавый вид. Она много говорила, и ее частая очаровательная улыбка всякий раз обнаруживала ряд красивейших зубов.
В игре были все кавалеры. Второй фаворит Корсаков (среднего роста и красивых черт лица, но типа обыкновенного), граф Иван Чернышев, фельдмаршал Салтыков, 4 и 5 других играли в макао: игра, в которую в Петербурге уже несколько лет теряют и выигрывают большие суммы. Дают всего три карты, как при берлане, и вы должны не переходить известное число очков. Игра эта проще, нежели берлан. Утром монархиня была в фиолетовом серебристом платье, теперь же цвета селадона, и оба раза то было обычное русское платье, которое она стала носить столько же по физическим, сколько по политическим причинам и которое ей было очень к лицу.
После игры Екатерина II надела на себя белое домино, маску и пошла прогуливаться, дав руку князю Ивану Чернышеву, через комнаты, где танцовали. Некоторые из ее камердинеров также были в масках, чтобы на случай, когда из нахальства или по неосторожности слишком приближались к закрытой богине, таковых отклонять знаками».
31 марта 1783 г. Екатерина писала из Петергофа тому же графу Панину следующие строки: «Граф Никита Иванович, из письма вашего от сего утра усмотрела я, что сын мой, слава Богу, здоров. Мое беспокойство, по причине сильной бури, миновалось; оно не без причины было, ибо великое число всяких разбитых судов нас здесь в Монплезире окружают, а я думала, что одна барка к нам в хоромы пожалует; людей же несколько потонуло, и один матрос нам в сем случае великое покорство к службе показал, ибо все сошли с судна, а он остался и потонул было, если б на берегу здесь его не откачали бы; корабль и галеры в добром состоянии сколь отсюда видно».