Легион Безголовый
Шрифт:
— Раз обещал, значит, представлю.
Театральным жестом распахиваю дверь. Я не знаю, почему делаю так, а не иначе. Называйте это чутьем сотрудника отдела “Пи”.
В дверях топчется почтальон с тощей сумкой через плечо.
— Пономаревы здесь живут?
Предъявляю раскрытые корочки.
— Вам бандероль, — сообщает почтальон после тщательного ознакомления с удостоверением. — Заказная, ценная, с уведомлением. Отправитель пожелал остаться неизвестным. Подпишитесь здесь и здесь. И за доставку заплатите, пожалуйста.
Требуемую сумму
— А станцевать?
Под стволами пистолетов остряк отказывается от желания посмотреть, как танцуют сотрудники отдела “Пи”, закидывает сумку через плечо и, бросив напоследок: “Хамы”, растворяется в воздухе.
— Начинается! — шепчет со своего места Машка, поправляя газетную треуголку.
— Ерунда какая-то, — не верит глазам капитан, выбегает в коридор убедиться, что ерунда имеет место быть. Возвращается хмурый и недовольный.
— Что у вас происходит, Пономарев? — Капитан, как лицо официальное и при погонах, верит только фактам и чистосердечным показаниям. — Полы, простите великодушно, цветочками застланы. Посетители шустрые. Письма странные.
— Это от Садовника.
В отдел прилетает непонимание, складывает легкие крылья и с любопытством взирает на вытянутые лица капитана и прапорщика.
— Ему же, если память не изменяет, срок дали с Принудительным лечением.
— Я только что с ним разговаривал, — вскрываю конверт. На настойчивую просьбу Угробова рассказать о знаменательной встрече не обращаю внимания. Не в Кремле встретились. Но когда к уговорам присоединяется Машка, а у нее доводы одни — ствол в ребра, раскалываюсь. Вкратце довожу до слушателей основные тезисы. Баобабова сидит на полу, обхватив голову руками. Угробов задумчиво стоит у окна, любуясь прекрасным летним днем. А может, ячитает, сколько ему осталось до пенсии. Много.
— Силы, которой еще на Земле не было, — повторяет капитан. — Это что же, лейтенант, кранты всем нам? Мы с бандитизмом никак справиться не можем, а с непонятными природе явлениями и тем более. Как смотришь?
Я никак не смотрю. Для заключения у отдела “Пи” слишком мало информации. Надеюсь, Садовник позаботился о том, чтобы увеличить ее объем. Из конверта выпадает несколько исписанных листов. Один падает рядом с прапорщиком. Долг Перевешивает отчаяние. Машка рассматривает лист и выдает заключение:
— Формат А-4. Глянцевая. В пачке двести листов. Из магазина канцтоваров, что на углу. Почерк Мужской. Разведенный. В почках камни. Резус крови первый положительный. Состояние психически Подавленное. Хромает на левую ногу. Правый — минус один, левый — минус три. Очки потеряны в прошлом году.
Собираю разлетевшиеся листки, укладываю в пронумерованном порядке на стол и начинаю читать. Баобабова пристраивается рядом, Угробов выглядывает из-за спины. Всем интересно, всем хочется поскорее узнать, что такого любопытного подбросил в отдел “Пи”
“…Была страшная темная ночь. Уехали в парк трамваи. Бродячие собаки попрятались в укромных местах. И только мы, Его служители, собрались в глубине городского кладбища, чтобы восславить Его и призвать Его…”
— Секта неперебитая, — нервничает капитан Угробов, у которого к сектам отношение такое же, как к сексуальным меньшинствам.
— Не мешайте знакомиться с материалами, —ласково перебивает его Машка.
“…Мы встали вокруг камня Его и оросили камень Его кровью десяти зарезанных в полнолуние свиней. Я пел вместе со всеми песню Его и видел глаза слуг Его…”
Покрываются туманом стены кабинета. Гаснет за окном дневной свет. Слова уносят меня в другой мир. Я вижу все чужими глазами. Я там, где был он, и чувствую то же, что чувствовал он.
Я пою вместе со всеми совершенно невнятную песню со словами, смысл которых до меня не доходит. В руках эмалированный тазик с красной жидкостью. К сожалению, поблизости нет никаких приборов, чтобы определить, кому принадлежит кровь. Вопрос, где в наше время можно отыскать десять здоровых и полных крови свиней, оставляю без ответа. Проверим с Баобабовой мясные хозяйства, вдруг у кого пропала продукция.
Прохладно. Под грубой накидкой из мешковины, кроме спортивных штанов и футболки с надписью “Спартак”, ничего нет. А на улице плохонькое лето. Синоптики опять что-то намудрили. Заморозки, со всеми обстоятельствами в виде снега, морозного ветра и свисающих с крестов сосулек.
Лица людей, окружающих меня, скрыты накидками. Практически все босиком. Я смотрю на свои ноги. Кроссовки на глазах тают, и я остаюсь стоять ;на скрипучем снегу разутым. Хорошо хоть в носках. Но холода не чувствую. Я же не совсем с ума сошел, шонимаю, что в данную минуту нахожусь в своем кабинете, а не на темном кладбище.
Пристраиваюсь за спину одного из слуг загадочного Его. Топаю ногами, ворочаю языком, произнося непонятные слова. Кровь в тазике плещется, норовит вылиться. Приходится переключить внимание на тазик. В красном зеркале вижу смутные фигуры, лица. Они смотрят на меня, заставляя проникнуться уважением к действу, которое происходит вокруг.
Спина впередиидущего останавливается. От неожиданности я натыкаюсь на него. Кровь все же яереплескивается и слегка пачкает спину впередистоящего человека.
— Пардон, — говорю я.
Но на мои извинения никто не обращает внимания. Люди, спрятанные под капюшонами, обступают большую каменную плиту, на которой нет ни Одного искусственного венка, ни одного засохшего цветка. Нет даже традиционного в таких случаях стакана с разбавленной дождем водкой и намокшей под открытым небом сигаретой. Плита на удивление гладкая, идеально плоская и черная на цвет. Делаю вывод, что покойник, тот, что под плитой, Уважением окружающих при жизни не пользовался, имел стойкую аллергию на цветы, не пил, не курил.