Легион обреченных
Шрифт:
— Как, Эшши-хан, тряхнешь стариной?
— Чего соваться, не зная броду? Подожду человека Нуры...
Разочарованно махнув рукой, немцы сели на коней, поскакали в сторону Сидарахта. В тот же день, посовещавшись с Ишаном Халифой, они уехали в Кандагар. Эшши-хан недоумевал, возмущался, обижался на «падишаха», державшего своего «полководца» в полном неведении.
Поздней ночью Каракурт, прослушавший передачу радио, развеял все сомнения Эшши-хана.
— В Германии траур... — У Каракурта едва смыкались губы. — Фельдмаршал Паулюс сдался со своей армией в плен. Немцы бегут от Сталинграда.
— Значит, сюда они
Утром Эшши-хан со своими всадниками отправился в обратный путь. Ишан Халифа пытался его удержать, но тот и слушать не стал священнослужителя. «Падишах» тоже недолго задержался у советской границы. Среди нукеров прошел слух, что сюда идут полки кизыл аскеров, а немцы, мол, оставили Россию, бежали в Германию. Всадники зароптали, кое-кто самовольно подался вслед за отрядом Эшши-хана. Опасаясь, что нукеры окончательно выйдут из повиновения и все разбегутся, Ишан Халифа дал команду собираться домой.
Остался лишь один Каракурт, ожидавший возвращения агента с той стороны. Прошла неделя, вторая, а от агента ни слуху ни духу. Шла вторая половина февраля 1943 года.
Каракурт покидал Чильдухтар ранним утром. Он скакал по дороге, прибитой теплым дождем, оглянулся назад: из-за горизонта показался медный краешек солнца. Ветер дул в спину. Остановил коня и как-то судорожно вздохнул всей грудью. То ли почудилось, то ли в самом деле запахло дымом тамдыра, утренней росой, весенними травами, росшими у горного Алтыяба.
Из Туркмении веяло теплом. Оттуда, с родной стороны, шла весна, а Нуры уходил от нее все дальше и дальше.
Ночью, приняв по радио депешу из Берлина, Черкез разбудил Мадера.
— Мой эфенди, радиограмма. Вашим шифром.
Сонный Мадер зевнул, впился глазами в колонку цифр.
— В Берлин вызывают, — хрустнул он костяшками пальцев. — К добру ли только?
Черкез подумал о Джемал — семь месяцев не виделись...
— Начальство сила темная, неведомая. — Мадер потер ладонью темноватую щетину на подбородке. — Пожалуй, мы сюда больше не вернемся. Боюсь, что дело Восточным фронтом пахнет. Во всяком случае, для меня.
— Мы делали все, даже невозможное. Не наша вина, что...
— Верблюд не знает, что у него шея кривая, — перебил Мадер с горькой усмешкой, — но упрекает змею, что у нее такая. Еще в прошлый раз в Берлине меня попрекнули, что мы увлеклись коммерцией, а разведку, мол, забыли.
— Мы не сидели сложа руки. — Черкез на глазах Мадера сжег радиограмму. — Заготовленные нами травы, коренья, опиум идут на лекарства для госпиталей вермахта. Сам рейхсмаршал Геринг заинтересован в процветании нашей фирмы... Разве вы не можете пожаловаться шефу?
— Наш шеф терпеть не может рейхсмаршала. Лучше о Геринге помалкивать. Сейчас ищут козлов отпущения. Кто-то должен ответить за Сталинград.
Отдав Черкезу необходимые распоряжения, Мадер срочно выехал в Берлин. Об отъезде фашистского резидента Черкез тут же известил Ашхабад. Вскоре и сам он отправился вслед за Мадером.
В Берлине Черкез узнал все подробности о своем начальнике, который и впрямь словно в воду смотрел. Делами Мадера занялось гестапо. Каких
— Вы опаснее врага! — топал на него ногами Канарис. — Из-за вашего крохоборства мы лишились в Афганистане многих наших агентов!..
Адмирал заслуженно упрекал своего подчиненного в алчности. Шеф абвера, с чьего ведома были изготовлены фальшивые ассигнации, распорядился рассчитываться ими наполовину с агентами самых отдаленных восточных районов. Мадер же, жадничая, выплачивал гонорар одними поддельными долларами, присваивая себе настоящие. В финансовом отделе на Крипицштрассе у него был свой человек, не бескорыстно снабжавший резидента фальшивыми деньгами в любом количестве.
Надо же случиться такому, что предусмотрительный Хабибулла как раз в то время решил поменять полученную от Каракурта валюту на золото и был ошеломлен, узнав, что почти все его состояние — ничего не значащие бумажки. Своим горем он поделился с другом, оказавшимся давним английским агентом, который, естественно, известил о том своих хозяев. Вскоре о фашистской афере прознали журналисты, не замедлившие написать в свои зарубежные газеты. После этой скандальной истории германские агенты, обнаружившие у себя фальшивые банкноты, отказались от дальнейшего сотрудничества с абвером.
Большие связи, крупные взятки помогли барону избежать концлагеря. О присвоении ему очередного звания, к которому был представлен, и думать было нечего. Заранее заготовленные подполковничьи погоны так и остались в качестве сувенира. Слава богу, радовался Мадер, что концлагерь заменили Восточным фронтом, от которого еще можно отвертеться. Благо друзья помогли пристроиться к абверкоманде при штабе ОКВ. Значит, помнят его заслуги перед Германией, не забыли, что Мадер — один из немногих немцев, блестяще владевших как фарси, так и тюркскими языками. Есть еще бог на небе!..
Со стороны Розенберг выглядел смешным — часто дергался, ерзал на месте, пытаясь взглянуть на часы, но сделать этого ему не удавалось. Сегодня он, как назло, вырядился в новый генеральский мундир, и его твердые длинноватые обшлага не позволяли незаметно посмотреть время на золотом «Павле Буре», подаренном Вели Каюм-ханом, когда того по его протекции назначили президентом «Туркестанского национального комитета».
Розенбергу сейчас не хотелось привлекать к себе внимания всех, кто сидел в огромнейшем кабинете Гитлера, застеленном темно-коричневым ковром. Сколько времени уже болтает фюрер?! Два, три часа?.. Розенберг отыскал глазами большие бронзовые часы, вделанные в высокий книжный шкаф из мореного дуба. Перед ним раньше стояла маленькая статуэтка Ницше, а теперь вместо нее поставили бронзовый бюст фюрера, закрывавший весь циферблат. Со шкафа, поблескивая золотыми ножнами, торчала сабля, принадлежавшая раньше бывшему генералу Красной Армии Власову. В знак верности рейху предатель преподнес ее фюреру. Правда, «чести» собственноручно вручить Гитлеру свое холодное оружие Власов не удостоился. За него это сделали генералы вермахта.