Легион Проклятых
Шрифт:
Гуди держала за руку их дочь, Низетту, второй рукой женщина прикрывала девочке глаза. Она не хотела, чтобы ребенок видел ужасные тела демонов варпа, которых они аккуратно переступали. Низетта держала в руках самодельную куклу Святой Астрид. Сердце Вудса забилось быстрее. Он выбрался из ямы и крепко обнял их обеих.
– Папа! – произнесла Низетта, почувствовав, как его губы целуют ее лоб.
Вудс поцеловал Гуди, все еще крепко сжимая жену и дочку, ощутил давно забытую страсть к своей любимой жене.
– Вудс...
– произнесла она.
Он покачал головой.
– Все будет хорошо, - перебил он
– Папа, останься с нами, - заплакала девочка.
– Не могу, моя радость.
– Нет, папа, нет...
– Ты должна быть сильной. Ты спрячешься и будешь в безопасности, а папа должен сражаться, ты же знаешь. Помнишь, как папа сражался, когда вы остались с тетей Мерельдой, рядом с могилой великого Умберто.
– Папа!
– Спокойно, дитя. Я буду рядом с ним, - улыбаясь, произнес Дональбейн.
Гуди обняла своего названного брата.
– Где твоя сестра? – спросил он.
– Мерельда в пути, с мальчиками, - ответила Гуди, возвращаясь к мужу.
– Ты все взяла? – спросил ее Вудс, пока Дональбейн брал Низетту на руки.
– Все, что велел взять понтифик, - ответила женщина, стаскивая с плеча тяжелый рюкзак.
Она вытащила одеяла из сумки, и ее взгляд упал на могилу позади Вудса, открытый гроб и скелет женщины внутри.
– Святой Трон, - воскликнула она, закрывая рот ладонью.
– Не смотри туда, - произнес Вудс, беря одно из одеял и прикрывая высохший труп.
– Мы можем убрать ее? – спросила испуганная Гуди.
– Нет, иначе враг почует неладное и обнаружит вас, - произнес Дональбейн, поглаживая племянницу по голове. – Кроме того, осквернение могилы – уже само по себе грех. Убрать тело до истечения срока действия? Это – недопустимо.
– Что еще ты принесла с собой?
Гуди показала мужу внутренности рюкзака, где лежали паек и фляжки с водой, наполненными святой водой из городского фонтана. Также там лежали небольшая лампа, и несколько черных лилий. Цветы росли вдоль берегов цертусийских озер и использовались для изготовления венков для могил. Гуди взяла их, чтобы убрать смрад могилы. Вудс заметил небольшой ножик. Небольшое лезвие с рукояткой в виде стилета. Он встретился глазами с женой и слабо кивнул. Если события пойдут не по плану и провизия иссякнет, нож окажется самым ценным из собранных ее предметов.
Вудс взглянул на Гуди, ее бледное, но красивое лицо. Дональбейн кивнул. Глаза Вудса уставились во тьму неба, копатель понимал, как мало времени отвела им судьба. Опустив глаза, он заметил несколько Сдирателей, стоявших рядом с развалинами укрепления. Десантники молча наблюдали за ними.
Ангелы Императора казались статуями в своей священной броне, невозмутимые и за пределами человеческого понимания.
– Ну ладно, - наконец произнес копатель, запоминая последние мгновения со своей женой. – Полезайте внутрь, быстро.
Копатель помог жене спуститься в могилу. Забрав дочку из рук ее дяди, Вудс поцеловал Низетту и передал испуганного ребенка в руки жены. Гуди улыбалась, при данных обстоятельствах этот простой жест, показывающий всю силу и низгибаемость ее натуры, вызвал слезы на грубом лице ее мужа. Мать и дитя разместились рядом с хозяйкой могилы. Используя рюкзак в качестве подушки и накрывшись одеялом, Гуди и Низетта не отрывали взгляд
– Помните, - начал Вудс, - звоните в колокольчик только когда услышите, как звонят остальные. Ждите столько, сколько сможете. Вы не должны привлекать к себе внимание врага.
Гуди кивнула.
– Выживи, - произнесла она. – Вы оба.
– Мы скоро встретимся, - ответил Вудс.
Обойдя могилу с другой стороны, Дональбейн использовал лопату, чтобы закрыть крышку.
Уперев кончик лезвия лопаты в ржавую крышку, он надавил на нее, полностью запечатывая металлический контейнер. Вудс постучал кончиком своей лопаты по крышке и тут же услышал ответный стук. Пока Дональбейн ждал Мерельду с его собственными детьми, копатели стали перебрасывать священную цертусийскую землю на крышку гроба. При каждом взмахе Вудс качал головой. Он никак не мог смириться с мыслью, что в данный момент он заживо закапывает свою жену и дочь. То же самое чувствовали и другие отцы, мужья, братья и сыновья, заживо погребавших своих любимых.
Единственная вещь, заставлявшая его руки двигаться – было осознание того, что под землей им будет безопасней , чем над ней, когда на планету прибудет Злобокост. Они переживут резню выродков Хаоса. Закопав могилу, Вудс взял в руки автоматическую винтовку. Сотворив знамение аквилы, он встал на колени перед могильной плитой. На ней было написано: «Эрзсебет Дорота Каталлус». Он не забудет это имя. Внутри него росла холодная уверенность. Ярость, которую он испытывал к захватчикам, пришедшим захватить эту крохотную часть Империума. Неся оружие и лопаты, жители мира-кладбища стали подниматься назад к своим укреплениям, занимать позиции и готовить себя к предстоящей бойне.
Я немного понаблюдал за происходящим. Что такое руководство? Момент вдохновения, всплеск идеи или неожиданное понимание стратегии. Абстрактная форма, принимающая очертания через слова и приказы, находящая мгновенный отклик в сердцах людей. Даже ангелов нужно вести к победе. Лояльность. Гордость. Доверие. Действия. Перед твоими глазами командование становится реальностью. То, что ты видел в упорядоченном, бескровном театре своего разума, выливается в выхватывание мечей и взведение ударных механизмов.
Все это перетекает в кошмарную версию твоих воображений, насыщенную смертельными, невидимыми движениями, страхами. Вот, что значит командовать, ступать ботинком на спокойную, кристальную поверхность возможности, и вызывать брызги, обнаруживая себя в шлеме среди бурлящих фонтанов крови твоих братьев.
Стоя на вершине периметра укреплений, я обозреваю гибельные поля. Море отвратительных тел на могильной архитектуре мавзолея, кладбищенских плитах и статуях. Среди всего этого – местные жители. Те, кого я должен защищать. Обязанность, ради которой я был выращен. Небольшое бремя Императора, возложенное на мои плечи. То, что было тихим безумием стратегии, появившейся в моем разуме, теперь войдет в историю. Я приказал понтифику, а он, в свою очередь – местным жителям. Тысячам цертусийцев приказали закопать живьем их любимых. Краткая вспышка смертного существования, ярко горящая под землей, куда не проникнут разумы кровавых одержимых.