Легион. Смертельный удар
Шрифт:
Иседон обернулся на шум и, словно поняв, что это за ним, вдруг резко подпрыгнул на месте и заорал на своих слуг. По всему было видно, что он приказывает защищать его. Но вместо этого слуги побросали все, что было, на мостовую и пустились наутек.
— Верность не купишь! — проговорил, еще больше обрадовавшись, Ларин. — Ты попался. Сейчас я с тобой за все рассчитаюсь.
Обогнав своих солдат, адмирал бежал впереди колонны. Их разделяло уже не больше двадцати метров. Иседон, вскочивший на телегу, обернулся, и тут взгляды их встретились. Удивление в глазах старика сменилось диким страхом. Он отвернулся и хлестнул лошадей. Груженая повозка натужно тронулась с места.
— Не уйдешь, — усмехнулся Ларин и уже протянул
Ларин успел отклониться в сторону но катафрактарий все же немного задел его грудью коня. Этого удара хватило, чтобы развернуться, отлететь на несколько метров и удариться об стену. Когда Леха в ярости вскочил на ноги — выронив щит и от обиды не чувствуя боли, — над головой просвистел меч, вышибая искры из каменной стены позади. Еще несколько всадников атаковали колонну. Инисмей дрался с одним из них, отбивая удары щитом. Телега медленно удалялась.
И вдруг, уворачиваясь от нового удара, адмирал увидел, как другой катафрактарий в блестящей медной кирасе с размаху саданул длинным мечом Каранадиса прямо по голове. Оружейник упал, заливаясь кровью, и уткнулся лицом в камни мостовой.
Ларин не мог представить даже в страшном сне, что Иседон уйдет от него в этот раз. Поэтому ярость придала ему невероятную силу. Он пригнулся, перехватил руку с мечом и сдернул катафрактария с коня. Рухнув на землю, тот ударился головой о камни, да так и остался лежать, неестественно выгнув голову и раскинув руки. Но Ларину было не до сантиментов. Он схватил длинный греческий меч и вскочил на трофейного коня, погнав его во весь опор за ускользавшей телегой, которая почти завернул» за угол. Л рака с катафрактариями, которых и на этот раз оказалось не много, а может быть, это были остатки тех же самых бойцов, его не интересовала. Морпехи превосходили их числом и быстро окружили каждого, заставляя отбиваться от нескольких человек сразу, так что вслед за Лариным никто не увязался.
— Стой, собака! — закричал адмирал, нагоняя Иседона и занося над головой длинный меч — Стой!
Тот бросил вожжи и закрыл лицо руками, ожидая смертельного удара, но Леха, еле сдержавшись, рубанул по оглобле, едва не перерубив ее одним ударом. Лошади старейшины дернулись еще разок и остановились. А Ларин вздыбил свою рядом с телегой, едва не проскочив мимо.
— Узнал меня, гнида? — сплюнул он, успокоив скакуна и не обращая внимания на то, что говорит по-русски. — Вижу, узнал.
Последние слова Леха произнес после того, как разглядел животный страх в глазах узколицего старика, чье сморщенное лицо буквально побелело. Иседон отсчитывал последние секунды своей жизни.
— Ты погоди умирать, — «успокоил» его Леха, опуская меч и переходя на скифский, — мне с тобой еще потолковать надо обо всем. Ой как много я хочу у тебя спросить. А помереть… еще успеешь.
Вокруг них уже образовалось кольцо из морпехов под командой Инисмея, окончательно разделавшихся с катафрактариями.
— Свяжи его и отведи обратно в дом, — приказал Ларин Инисмею, разворачивая коня, — бойцы путь окружат дом и охраняют.
— Может быть, лучше на корабль отвести? — осмелился уточнить сотник, пересчитав оставшихся в живых солдат, которых было человек тридцать, не больше.
— Нет, — мотнул головой Ларин, не в силах откладывать разговор надолго даже под страхом оказаться в окружении и погибнуть, — сейчас поговорим. А ты пока отправь гонца, узнай, что там с главными воротами происходит.
Глава девятая
Восстание рабов
Переночевав на побережье, километрах в пятнадцати от места высадки, весь
Волею судьбы они высадились в самой Нумидии, почти на краю пустыни, начинавшейся в этих местах и уходившей в глубину африканского континента. Потери были минимальны. Никто их пока не атаковал и не препятствовал продвижению вглубь страны. По большому счету высадка прошла очень удачно и Федор, несмотря на то что немного отклонился от намеченного маршрута, был склонен думать, что боги помогают ему. Поэтому, прежде чем исчезнуть со всей армией в пустынных плоскогорьях обширной Нумидии и отправиться прямиком на поиски армии спартанца Эндимиона, Федор решил немного «пошуметь». А поскольку в самой пустыне шуметь было особенно негде, людей здесь обитало очень мало, то он решил достигнуть крайних земель карфагенской хоры, где располагались обширные поместья столичных богачей. Тем более что до них было всего ничего — максимум два дня пути, которые его армия преодолеет без особых проблем.
Кроме того, путь через крайние владения Карфагена был гораздо приятнее. Здесь все же были озера, а не только скалы и песок. А там, где вода, там и оазисы, караванные пути, финиковые пальмы, плодородные поля и вообще вся жизнь, имевшаяся в этом регионе. Там должно было обнаружиться немало вилл и дворцов сенаторов или просто богатых землевладельцев. Весть о разрушении имущества, пусть и столь отдаленного от столицы, вряд ли останется без внимания ее высокопоставленных обитателей. Это и рассчитывал совершить Федор Чайка, прежде чем полностью раствориться в песках.
«Хорошо бы сжечь имение Ганнона, — прикидывал командир армии, покачиваясь в седле, — или даже самого Магона, а рабов распустить по стране. Пусть рассказывают о том, как великодушны воины Ганнибала. Пусть готовят „общественное мнение" Карфагена к быстрой сдаче города».
Хотя в глубине души Федор не верил, что победа будет легкой и Карфаген сдастся, стоит ему появиться под стенами города. Он отлично помнил, какими укреплениями окружен город и о том, что до сих пор никто не смог его взять и даже не пытался. В том, другом мире, его все же взяли римляне многие годы спустя. Но теперь Чайка был абсолютно уверен — история пошла по другому пути. И что случится в этом мире — не знает никто.
Немного опасался Федор и того, что освобожденные от гнета сената рабы могут и не примкнуть к нему. А выбрать себе нового вождя и поднять восстание против всех: сената, Ганнибала и нумидийцев. Тогда возникнет еще одна проблема, кроме армии спартанца Эндимиона. Впрочем, чтобы создать такой очаг возгорания, как «восстание Спартака», у рабов наверняка не было никакого лидера. Не родился еще Спартак. Ведь все произойдет неожиданно. Да и уважал народ Ганнибала Барка. В этом Федор мог не раз убедиться, когда еще сам был начинающим плантатором и разъезжал с Акиром по окрестным имениям, выбирая лучшее и разговаривая с приказчиками. Иногда он позволял себе переброситься парой фраз с рабами, слугами и зависимыми ремесленниками, вскользь упоминая Ганнибала. Тогда еще Федор не решил, кем ему быть — помещиком или солдатом, — и размышлял об этом. Все его собеседники как один отзывались о семействе великого военачальника с уважением и даже каким-то благоговением. О сенаторах они так никогда не отзывались. Может быть, их уважение передалось и самому Федору. И теперь Чайка собирался использовать эту любовь и уважение народа для того, чтобы как можно сильнее поколебать позиции сената в предстоящих сражениях. Затем и явился. Ганнибал напрямую не запрещал ему этого, хотя и предостерегал. «Боги высоко, — рассудил Чайка, принимая решение, — а Ганнибал далеко».