Легион

Сандерсон Брендон

– Нет, – ответил я. – Я просмотрел книгу, и этого было достаточно, чтобы вызвать аспекта, знающего язык. Я в языках полный ноль.

Я зевнул, раздумывая, хватит ли Калиани оставшегося времени полета, чтобы выучить еще и арабский.

– Докажите, – попросила Моника.

Я поднял бровь.

– Я хочу это видеть, – сказала Моника. – Пожалуйста.

Вздохнув, я повернулся к Калиани.

– Как сказать: «Я хотел бы попрактиковаться в иврите. Не могли бы вы поговорить со мной на своем языке?

– Хм... «Я хотел бы попрактиковаться

в иврите» звучит как-то криво. Может, «Я хотел бы усовершенствовать мой иврит»?

– Давай так.

– Ани роцех лесхапер эт ха'иврит шели, – проговорила Калиани.

– Черт, – сказал я. – Хрен выговоришь.

– Выраженьица! – крикнула Айви.

– Не так уж это и трудно, мистер Стив. Вот, попробуйте. Ани роцех лесхапер эт ха'иврит шели.

– Ане роте зили шапер хап... ер хав... – сказал я.

– О, боже, – пробормотала Калиани. – Это... это ужасно. Может, по одному слову за раз?

– Звучит неплохо, – ответил я, махнув стюардессе, которая в начале полета рассказывала на иврите о правилах безопасности.

Она улыбнулась нам.

– Да?

– Эээ... – я начал говорить.

– Ани, – терпеливо сказала Калиани.

– Ани, – повторил я.

– Роцех.

– Роцех...

Потребовалось немного времени, чтобы привыкнуть, но в итоге я справился. Стюардесса даже поздравила меня. К счастью, перевести её ответ на английский было намного проще. Калиани переводила довольно бегло.

– О, у вас просто ужасный акцент, мистер Стив, – сказала Калиани, когда стюардесса ушла. – Мне так стыдно.

– Мы поработаем над ним, – ответил я. – Спасибо.

Калиани улыбнулась мне и обняла, затем попыталась обнять Монику, которая ничего не заметила. Наконец, индианка заняла место рядом с Айви, и они начали оживленно болтать, что было большим облегчением. Моя жизнь всегда легче, когда мои отражения ладят между собой.

– Вы уже знали иврит, – обвинила меня Моника. – Вы знали его еще перед полетом, а последние пару часов просто освежали память.

– Верьте во что хотите.

– Но это невозможно, – продолжила она. – Человек не может выучить абсолютно новый язык за пару часов.

Я даже не стал её поправлять и говорить, что я его и не выучил. Если бы я его знал, у меня не было бы такого ужасного акцента, и не было бы смысла Калиани говорить мне слово за словом.

– Мы летим на самолете в погоне за камерой, снимающей прошлое, – сказал я. – И вам трудно поверить, что я только что выучил иврит?

– Ладно, хорошо. Притворимся, что так и есть. Но если вы способны учиться так быстро, то почему вы до сих пор не знаете все языки – да вообще всё?

– В моем доме недостаточно комнат для этого, – ответил я. – По правде говоря, Моника, я ничего этого не хочу. Я с радостью не имел бы этого, и моя жизнь стала бы намного проще. Иногда я думаю, что все они сведут меня с ума.

– Так вы... не сумасшедший?

– Боже, конечно, нет, – ответил я. Я посмотрел на нее. – Вы это не признаёте.

– Вы видите людей,

которых нет, мистер Лидс. С таким фактом трудно смириться.

– И, несмотря на это, у меня хорошая жизнь. Скажите мне вот что. Почему вы считаете сумасшедшим меня, а человека, который не может удержаться на работе, который изменяет своей жене, который не может держать себя в руках, его вы называете нормальным?

– Ну, возможно не совсем...

– Множество «нормальных» людей не могут удержать всё под контролем. Состояние их рассудка – стрессы, волнения, фрустрации – встает на пути их возможности быть счастливыми. По сравнению с ними, я – сама стабильность. Хотя должен признать, было бы неплохо, если бы меня оставили в покое. Я не хочу быть кем-то особенным.

– Отсюда все и идет, нет так ли? – спросила Моника. – Галлюцинации?

– О, теперь вы у нас психолог? Прочитали книжку, пока мы летели? Где же ваш новый аспект, я пожму ей руку.

Моника не отреагировала на провокацию.

– Вы создаете эти иллюзии, чтобы спихивать всё на них. Вашу гениальность, которая для вас обременительна. Вашу ответственность. Им приходится насильно тащить вас за собой, чтобы заставить вас помогать людям. И это даёт вам возможность притворяться, мистер Лидс. Притворяться, что вы нормальный. И в этом и есть настоящая иллюзия.

Я поймал себя на том, что хочу, чтобы самолет поторопился и наконец-таки приземлился.

– Этой теории я еще не слышал, – мягко сказал Тобиас сзади. – Возможно, в этом что-то есть, Стивен. Надо сказать Айви...

– Нет! – рявкнул я, поворачиваясь к нему. – Она уже достаточно покопалась в моей голове.

Я отвернулся обратно. В глазах Моники опять появился этот взгляд – взгляд, который появляется у «нормальных» людей, когда они имеют дело со мной. Взгляд человека, вынужденного в кухонных прихватках держать нестабильный динамит. Этот взгляд... он ранит куда больше чем само заболевание.

– Скажите мне вот что, – сказал я, меняя тему. – Как Разону удалось бежать?

– Не то чтобы мы не предприняли никаких мер предосторожности, – ответила Моника сухо. – Камера было крепко-накрепко заперта, но мы не могли совсем не давать её человеку, которому мы платили за её разработку.

– Здесь есть что-то еще, – сказал я. – Без обид, Моника, но вы хитрите. Айви и Джей Си давным-давно вычислили, что вы не инженер. Вы либо скользкий управляющий, назначенный разбираться с нежелательными элементами, либо скользкий работник службы безопасности, назначенный делать то же.

– И в каком месте я должна была не обижаться? – спросила она холодно.

– Как получилось, что Разон имел доступ ко всем прототипам? – продолжал я. – Наверняка, вы скопировали чертежи камеры без его ведома. Наверняка, вы снабдили принадлежащие вам лаборатории версиями камеры, чтобы ваши учёные могли разобрать по болтикам и разобраться в её устройстве. Очень тяжело поверить в то, что он каким-то образом нашёл и уничтожил все прототипы.