Легионы - вперёд!
Шрифт:
Резко развернув коня, Гундобад погнал на восток, прямо на увлекшихся избиением бегущих готов. Остатки дружины последовали за ним.
Больше он ни о чем не думал, отбивая сыплющиеся со всех сторон удары, прокладывая себе дорогу к спасению. Защищая вождя, дружина сражалась с отчаянной храбростью. И они прорвались. Вырвавшись из кольца, Гундобад помчался к востоку, лишь трое воинов смогли пробиться за ним. Но их бегство не осталось незамеченным. От массы готов отделился отряд не менее чем в полсотни бойцов. С криком и улюлюканьем они устремились в погоню.
Вождь бургундов чувствовал
Не удалось. Кони преследователей не были утомлены сражением и долгой скачкой. Они были быстрее. Расстояние стремительно сокращалось.
— Беги, вождь! Мы их задержим!
Верные воины развернулись, мгновенье — и они сшиблись с врагом. Вправду ли они надеялись задержать полсотни преследователей или просто хотели погибнуть раньше него, до конца исполнив свой долг? Этого Гундобад не узнал. Готы замешкались лишь на миг, и погоня продолжилась.
«Не уйти», — понял он, и сразу успокоился. Его не зарубят сзади, как охотник затравленную лису. Гундобад остановил коня и развернулся лицом к врагу.
Его тотчас окружили. Молодой воин в простых доспехах выехал вперед и снял шлем. Длинные волосы рассыпались по плечам.
— Знаешь, кто я?
— Неужто, сам Вилимер? — хрипло ответил Гундобад, судорожно сжимая меч.
— Ты прав. Отдай свой меч, и я сохраню тебе жизнь.
Гундобад расхохотался.
— Сохранишь мне жизнь? Чтобы выдать меня на потеху римским собакам? Ты ведь им прислуживаешь?
Лицо Вилимера потемнело.
— Я никому не прислуживаю. И я умею ценить отвагу и честь. Не хочешь попасть в руки римлян? Тогда готов ли ты умереть здесь, как подобает воину?
— Но, вождь, его приказано взять живым!
Вилимер обернулся.
— Здесь приказываю я. Если он выберет почетную смерть — так тому и быть.
— Благодарю тебя, вождь, — быстро сказал Гундобад. — С кем из вас мне сразиться?
Воин, требовавший взять его живым, приблизился к Вилимеру. Судя по лицу и доспехам, это был римлянин. Его глаза азартно блеснули.
— Позволь мне прикончить его!
Вилимер с интересом посмотрел на него.
— Не ожидал, что ты вызовешься. Не скрою, я привык считать римлян трусами, но сегодня вы показали, что умеете биться… Хорошо! Эта честь по праву принадлежит тебе. Освободите место для поединка!
Готы раздались в стороны, образовав большой круг. Гундобад и его противник спешились, встали напротив друг друга.
— Как твое имя? — спросил Гундобад. — Скажи, чтобы я знал, кого первым отправлю к престолу Бога-Отца!
Римлянин усмехнулся.
— Деций Марий Венанций. Запомни это имя, варвар, и передай от меня привет Харону!
Не успел он договорить, как Гундобад прыгнул вперед, целясь в грудь. Римлянин ловко отразил удар, не отступив
Противник оказался слишком проворным, меч слушался его как заговоренный, неизменно оказываясь там, где надо. Не прошло и двух минут, как Гундобад выдохся, римлянин же был все так же свеж и бодр. Его глаза смеялись, бросая вызов вождю бургундов.
— Ну что же ты, — крикнул он. — Харон тебя заждался! Не раздражай старика, а то утопит тебя в Стиксе!
Гундобад взревел и, забыв о защите, нанес удар. Римлянин увернулся, его меч сверкнул на солнце и вонзился в открытую грудь, пробив кольчугу. Вождь бургундов захрипел и рухнул на землю. Горлом хлынула кровь.
Солнце клонилось к закату. Готы грызлись с федератами из-за добычи. Легионеры подбирали убитых, складывали погребальные костры, а в лагере готовился пир, Красс ждал к себе Вилимера и Одоакра. На валу римского лагеря застыл пилум и на нем — голова Гундобада. Мертвые глаза смотрели в сторону Рима.
В отдалении от усеянного трупами поля пировал сип, злобным клекотом отгоняя ворон. В поле поживы было больше, но там сновали люди, а здесь лежало одинокое тело, и никто не мешал наслаждаться добычей. Сип знал, что еды теперь хватит надолго, инстинкт не обманывал — много сладкого мяса ждет его там, в поле. Надо лишь выждать немного, люди уйдут, и это поле, где смерть собирала обильную жатву, станет его владением. На многие дни вперед.
Часть третья
— Похоже, на этот раз Эврих решил взяться за нас всерьез…
Сидоний Аполлинарий впервые видел своего друга и шурина таким потрясенным. Глядя вниз с высоты тысячи футов на долину Дурания, Экдиций часто мигал, губы его подрагивали. Странно и печально было видеть этого всегда веселого, решительного мужа, умеющего одним словом и взглядом внушить уверенность, ободрить упавших духом людей, — странно было видеть его таким раздавленным.
Они были друзьями с детства, приняв эту дружбу по наследству от отцов, и Сидоний всегда гордился тем, что его шурин и в пятьдесят лет не утратил юношеской отваги и силы, чего нельзя было сказать о самом отце Аполлинарии. Сделавшись епископом Августонемета, он обзавелся брюшком, погрузнел, и уже много лет предпочитал охоте и упражнениям долгие пиры с неспешной беседой.
Сидоний знал, Экдиций позволил себе минуту слабости только потому, что они были здесь вдвоем. Трое солдат и молодой Рул, который и привел их сюда, остались при лошадях. Так распорядился Экдиций.
Они стояли среди развалин старого римского форта, помнившего еще времена Юлия Цезаря. Форт был давно заброшен, от некогда внушительных укреплений остались одни руины, но стены упрямо сопротивлялись времени. Остовы двух каменных башен все еще стояли на перевале безмолвными часовыми. Когда-то этот форт охранял римские поселения в только что завоеванной, непокорной и постоянно восстававшей Галлии, но те времена прошли. Давно уже нет диких галлов, теперь все они римляне, и вот им самим угрожает опасность.