Легкая корона

В извечной борьбе отцов и детей, взрослых и подростков не побеждает никто. Дети становятся взрослыми, их юношеский бунт сменяется уверенностью, что именно они могут научить своих детей «правильно» жить. А новые дети снова бунтуют, не желают принимать скучных родительских правил: прошивают железками языки, пупки и прочие под одеждой

не видные места, слушают «кошмарную» музыку, разговаривают «нечеловеческим» языком и жаждут честности, последней, предельной честности и личной, не скованной взрослыми глупостями и условностями свободы..

Но именно взрослые пишут книги и снимают фильмы для молодежи, и крайне редко можно расслышать голос живого подростка.

Автор романа «Легкая корона» Алиса Бяльская не подросток, а взрослая женщина, мать четверых детей, которым, судя по всему, здорово повезло.

Талант несомненный — мало кому удается сохранить интонацию подростка, честность и искренность, еще не запятнанные соприкосновением с «требованиями жизни». И еще — удивительное слияние автора и героини: даже немного не хватает на обложке фотографии разноцветноволосой девчонки в склеенных пластырем трофейных очках.

Эта книга — дебют. Дебют многообещающий.

Людмила Улицкая, писатель.

Мы договорились встретиться в метро на «Багратионовской», чтобы вместе пойти в Горбушку на панков из Сибири.

Громов объяснил, как его узнать:

— Я в очках, на переносице они обмотаны проволокой. Гм, и у меня борода.

— И я в очках, — радостно сказала я, — в темных. Они у меня тоже разбитые. Ты меня по ним сразу узнаешь.

И это была чистая правда — пропустить меня было невозможно, я выделялась из толпы.

Когда только начался мой рок-н-ролльный период, одной из главных задач стало создание своего собственного имиджа. По-нашему, значит, прикида. Прикид — это было все. Черная кожаная куртка, узкие черные джинсы, армейские высокие ботинки на шнуровке, прическа в стиле «нас бомбили — я спаслася, тормозила головой» и черные солнцезащитные очки в любое время года были непременной спецодеждой любого уважающего себя рокера. Главной моей гордостью были черные мотоциклетные очки времен Второй мировой. История их такова. Когда я перерыла в поисках подходящих шмоток весь наш дом, наступил черед квартир бабушек, тетушек и друзей, далеких от рок-н-ролла, то есть расположенных поделиться со мной старым, никому не нужным тряпьем. У Софы, моей бабушки по отцу, была антресоль, довольно большая. И как-то она оговорилась случайно и потом многократно об этом пожалела, что там хранится много трофейных вещей, привезенных с войны дедом Матвеем.

«А ведь он брал Берлин, — подумала я. — Там должно быть много всего интересного».

Сказано — сделано, я полезла на эту антресоль под аккомпанемент Софиных стенаний.

«Не счесть алмазов в каменных пещерах». Да, много сокровищ я нарыла. И шапки, и кепки, и пальто драповое, и костюм белый чесучовый, шинель и военный китель а-ля Сталин, всего не перечесть. Но главным приобретением были темные очки. Настоящие очки, которые носила немецкая моторизованная пехота, большие, закрывающие глаза полностью, даже и по бокам, с очень темными стеклами. Эти очки были настоящим бесценным сокровищем: таких ни у кого не было, и они были устрашающе круты. Когда я шла в них по улице, вся в черной коже, с торчащими в разные стороны темными волосами, народ предпочитал расходиться в стороны. Но вскоре произошло несчастье. Очки у меня упали, и одно стекло треснуло. В горе пришла я к Марине с Глебом, моим лучшим друзьям и конфидентам, чтобы почтить память моей невъебенной крутизны, которой так и не удалось состояться. Выпили, помянули. Глеб подумал минуту, взял белый лейкопластырь, липкий такой, который вечно оставлял на руках следы клея, и переклеил треснувшее стекло крест-на-крест. Хотя это

и ухудшило сильно мое зрение, зато внесло необходимый элемент опасности и приключения в мой имидж. Теперь люди не просто расходились в стороны, но мне в общественном транспорте уступали место. Никто со мной не спорил, на меня не кричали контролеры в метро и уборщицы в магазинах, никто не делал мне замечаний.

Менты, да, иногда останавливали и просили показать документы. Тогда я снимала очки, доставала паспорт и общалась с ними интеллигентным голосом воспитанной девочки из хорошей семьи. И меня всегда отпускали.

Конечно, то был конформизм с моей стороны, и некоторые друзья меня за это ругали.

— Какой же это протест, — говорили они, — если ты ходишь с паспортом и показываешь свою московскую прописку по первому требованию?

Но с другой стороны, что же, получать дубинкой по голове каждый раз, когда тебя просят паспорт показать?!

Но несмотря на крутизну я чувствовала, что мне не хватает какой-то незначительной детали, которая, однако, придаст моему облику нечто совершенно неповторимое. Этакий легкий завершающий штрих.

Я уже довольно долгое время, может быть, год, собирала значки на советскую тематику. В основном я специализировалась на значках с изображением Ленина. Каких только Лукичей у меня не было! Ленин-розочка, Ленин-пуговичка, Ленин-заколка (булавка и на ней малюсенькая головка Ленина), Ленин в виде треугольника, квадрата, ромбика, мяча — всего не перечесть. Кроме Лениных, мне ужасно нравились значки-медальки на коммунистические темы. Эти медальки стали моим коньком. И среди всех этих медалей самыми прикольными были Гагарины. Там было написано на рисочке «Первый космонавт Земли», и на самой медальке болтался улыбающийся Гагарин в космическом шлеме. Супер! Таких Гагариных у меня было штук двадцать, я просто не могла удержаться и купила все, что были в магазине. Я потом награждала ими друзей и вообще отличившихся в борьбе. Эти медали я нацепила себе на грудь в количестве пяти или шести штук, на одну больше, чем медалей Героя у Брежнева. Ну, еще пара булавок-Лениных здесь и там для усиления эффекта и большой портрет БГ, висящий у меня на груди, как распятие.

Вечером 4 мая я оказалась в некотором затруднении. С одной стороны, я шла на сейшен панк-группы, где должна была собраться вся панковская тусовка Москвы, а значит, я просто обязана была выглядеть соответственно. Но я договорилась встретиться там с Громовым — одним из ведущих рок-журналистов страны, редактором подпольного рок-журнала «Гонзо», нашего русского аналога The Rolling Stone. А ведь я мечтала стать рок-журналисткой, бредила этой идеей, так что важно было произвести на него правильное впечатление.

Готовясь к важной встрече, я долго крутилась у зеркала. В общем и целом я была довольна своим видом. Сомнения вызывала только иконка с Гребенщиковым, висящая у меня на груди вместо распятия. Панкам она точно не понравится, но на них мне плевать, я делаю и ношу, что считаю нужным. Но Громов может подумать, что я — какая-то глупая маленькая девочка, еще одна сопливая фанатка БГ, и не отнесется ко мне серьезно. Так что я то снимала образок с себя, то вешала обратно.

В конце концов решила поехать с ним, а там — по настроению, если что — быстренько сниму его перед встречей.

Встретились на перроне. Громов оказался очень большим и длинноволосым. Соломенная копна волос и густая рыжеватая бородища. Волосы развеваются, борода торчит, красный рот плотоядно улыбается. Очки с дымчатыми стеклами, может быть, и перевязаны проволокой, но там, на высоте под метр девяносто, особо не разглядишь. А я еще вообразила себе, что мы с ним братья по разбитым очкам. Одет вполне цивильно, ничего вызывающего. Но вот он обалдел. У него просто пачка отвисла, и он несколько секунд смотрел на меня, не зная, что сказать. Я наслаждалась произведенным эффектом, мне это никогда не надоедало. По моему голосу и манере разговаривать он никак не ожидал увидеть такое чудо-юдо, от которого все шарахаются в стороны.