Лёха
Шрифт:
— Точно, кому-то по сраке надавали — винтовки вон в козлах стоят, явно новые — ткнул пальцем Машеров в три пирамидки — жидковатые, каждая всего из трех винтарей.
— Ага — кивнул Семенов и отправился к своему шалашу, где, к своему удивлению никого не оказалось. Тогда пошел туда, где был хозвзвод, потому что был уверен, что кто-либо из бывалых будет у кухни, а если нет, то уж бурят будет при лошадях точно, а бурят, хоть и немногословен, но обычно оказывался в курсе событий.
Угадал верно — сразу же увидел характерные фигуры командира с комиссаром, которые
— Вот, товарищи руководящие — как сказано, все документы, жетоны и пара книжек. Обе одинаковы — «Моя борьба» называется. Все бумаги, что у фрицев были — подошел к командующим отрядом персонам Середа.
— Гляди, командир — люди немцев сначала уважительно называли «германы», а сейчас уже только Гансы да Фрицы — усмехнулся комиссар, с интересом разглядывая уже знакомые Семенову серые солдатские книжки.
— А что это за книги? Те самые, что сам Адольф написал? — спросил пышноусый.
— Они самые — как-то опасливо отозвался комиссар.
— Я их полистал, текст один и тот же, а издания разные. Видать, везде печатают и в разных городах. И тиражи здоровенные — заметил Середа.
— Прочитать и перевести сможете? — заинтересовался пышноусый.
— Полагаю, что смогу. Язык примитивный, написано совершенно банально, сложностей не вижу. Смогу. Если надо, конечно — ответил артиллерист.
— Вообще-то надо ли нам читать фашистскую пропаганду? Тем более, направленную на оболванивание людей — поморщился комиссар.
— Заразиться опасаешься? — язвительно отозвался командир отряда и пристально посмотрел на своего заместителя по политчасти. Тот помялся, пожал плечами:
— Да чего тут заражаться. Я интернационалист, у меня иммунитет. Во-первых, что там написано и так известно, если вкратце.
— И что? — не отступился командир.
— Единственные люди, и даже немножко выше, чем люди — это только немцы. Ну, и конечно — англичане. Остальные на планете — в разной степени дегенераты и ублюдки, которые обречены быть под властью сверхлюдей, арийцев. Немцы признают свои губительные ошибки и зарекаются переходить дорогу англичанам и лезть в Африку и Азию, признавая эти колонии вотчиной великобританцев. А взор немцы устремят на Восток — там дикари и дикие земли, которые нуждаются в благотворном захвате Европейской Цивилизацией. Так вот в двух словах, если.
— Так прямо и написано? — засомневался пышноусый.
— Ну, я ж сам не читал. А знающие люди говорили, что — да. Потому — стоит ли читать нам тут. А то потом хлопот не оберешься, найдется кто бдительный из тыловых героев, начнет потом писать, что мы тут вражескую писанину изучали, неминуемо морально разлагаясь и теряя бдительность — хмуро ответил комиссар.
— Вражескую пропаганду мы должны знать. Чтоб бить ее! Потому, хлопец — ты эту книжку все ж читай, но быстро и в целом — сказал, подумав, командир партизан.
— Ясно,
— Не можем мы тут, товарищ сержант, библиотеку создавать, да и читать некогда, вроде — нахмурился усач.
— Попробуем, может что и достанется — тем не менее подбодрил комиссар и, уже собираясь уходить, уточнил:
— Еще что интересное есть?
— Так точно — отозвался Брендеберя и показал стопку потертых кожаных бумажников.
— И что такого интересного? — оживился пышноусый.
— Деньги могут пригодится — тут у немцев этих и наши деньги, и польские, и оккупационные марки и рейхсмарки, факт. Еще в каждом, считай, бумажнике — по гондону. А вот это и совсем интересно — тут Бендеберя вытянул из под бумажников полотняный мешочек, с виду похожий на привычный кисет, раздернул веревочки и вывалил на грубую свою ладонь рыже блеснувшие кусочки металла. Среди непонятных комочков Семенов разглядел сережки, пару колечек, вроде бы медальончик в форме сердечка, цепочку тоненькую. Порванную.
— Да это же зубы, коронки в смысле — присвистнул комиссар.
— Точно, зубы, факт — утвердительно заявил ефрейтор.
— Знать бы еще с мертвых драли или нет — сказал немного оторопевший политический руководитель.
— Нам-то не один черт? — удивился усатый.
— Ну все-таки. Выкинь ты эту пакость — брезгливо сказал комиссар.
— Стоп! Выкидывать нельзя. Надо сначала нашим бойцам показать — тут тебе, политрук и карты в руки. Да и потом выкидывать — не стоит. Сможем когда — передадим в фонд обороны. Хлядишь, на это золото пару минометов сделают — внушительно сказал пышноусый. Ты, ефрейтор, спрячь пока.
— Будешь нашим походным несгораемым шкафом — схохмил Середа.
— А бойцам зачем тогда показывать? — уточнил комиссар.
— Этот дохлый фриц ведь не из товарищей своих зубы драл, как считаешь? А драл он их у наших храждан и хражданок. И называется это — мародерство и в любой нормальной армии — не поощряется. Вот в этом аспекте и растолкуй им, что за храбьармия к нам пришла. Разумеешь?
— Разумею — кивнул комиссар. Видно было, что ему не по сердцу с выдранными золотыми коронками дело иметь, но приказ он все же исполнит.
— И попутно изложи, что наши разведчицы рассказывают, про вал казней и самодурства немецкого.
— Тут особенно рассказывать нечего — вякнул комиссар.
— Вот тебе раз! Да только Дьяченко про десяток повешенных рассказала, да расстрелянных полста только в трех деревнях. А еще избиения, порки, изнасилования и храбежи с нахлым воровьством — есть о чем ховорить — удивился усач.
Комиссар приуныл. Командир вопросительно поднял бровь.
— И шо ты мне тут изображаешь? Я ж тебя знаю — ты умеешь блестяще выступить и даже тусклый материал подать зажихательно. Я про твои эти скаженные казни анхлийские и посейчас отлично помню. Ну, напряхись, получиться у тебя усе, уверен!