Лекарь. Ученик Авиценны
Шрифт:
В исламе существуют две ветви права: фикх,или теория права, и гиариат [161] ,то есть божественные законы, открытые человеку Аллахом. Если добавить к этому еще и сунну [162] — истину и справедливость, явленные на примере жизни и изречений Пророка Мухаммеда, — то в результате получалась многогранная и исключительно разветвленная система знаний, перед которой может опустить руки любой адепт науки.
161
Мусульманское
162
Сборник хадисов — рассказов о жизни и деяниях Пророка Мухаммеда, нечто вроде мусульманского Евангелия. Ислам разделяется на два больших течения: суннитов, признающих сунну, и шиитов, не признающих ее святости. Последние составляют, в частности, подавляющее большинство населения Ирана.
Карим честно пытался все это постичь, однако видно было, чего ему стоят эти попытки.
— Здесь слишком много всего, — жаловался он. Его напряжение очень бросалось в глаза. Впервые за семь лет (исключая только то время, когда они в Ширазе боролись с эпидемией чумы) он не ходил в маристан каждый день, а без ежедневного ухода за больными, как он сам признавался Робу, Карим чувствовал себя не в своей тарелке.
Каждое утро, прежде чем заниматься правом с Робом, а потом философией с Мирдином, Карим, едва небо начинало сереть, отправлялся на пробежки. Однажды Роб попытался составить ему компанию, но быстро отстал: Карим мчался вперед так, словно пытался убежать от собственных страхов. Несколько раз Роб настигал его, оседлав своего гнедого мерина. Карим проносился по просыпающемуся городу, мимо усмехающихся часовых у главных ворот, затем по мосту через Реку Жизни, а дальше бежал по полям и лугам. Робу казалось, что он вообще бежит, не разбирая дороги, ничего не соображая. Только мелькали пятки да ритмично поднимались и опускались ноги, что не требовало напряжения мысли, убаюкивало, успокаивало Карима, словно настой хюинг,сонной травы, — его давали в маристане безнадежным больным, которых мучили сильные боли. Роба тревожило, что его друг ежедневно расходует так много сил.
— Эти пробежки отнимают у Карима уйму сил, — жаловался он Мирдину, — а ему надо сохранить энергию для учебы.
— Ты не прав, — сказал на это умница Мирдин, сморщив нос и потрогав свою лошадиную челюсть. — Если он не будет бегать, то, я думаю, не сможет справиться с большими нагрузками на разум. — Робу хватило мудрости не спорить, потому что он не сомневался: здравый смысл Мирдина ничуть не уступает его учености.
Однажды утром Роба позвали к Ибн Сине. Верхом на гнедом он ехал по улице Тысячи Садов, пока не добрался до пыльного переулка, ведшего к роскошному особняку Учителя. Привратник принял повод коня, а когда Роб дошел до каменной двери. Ибн Сина уже ждал его.
— Заболела моя жена. Я был бы благодарен, если бы ты осмотрел ее.
Роб поклонился, недоумевая — у Ибн Сины с избытком хватало опытных и знаменитых коллег, которые были бы только польщены, если бы он поручил свою жену их заботам. Все же он безропотно последовал за Учителем к лестнице, напоминавшей раковину улитки изнутри, и оказался в северной башне.
На циновке лежала старуха, чей затуманенный взор не заметил их. Ибн Сина опустился на колени рядом с ней.
— Реза, — позвал он негромко.
Губы у старухи были сухие, растрескавшиеся. Муж смочил небольшую тряпицу в розовой воде и промокнул ей губы и все лицо. Ибн Сина накопил за свою жизнь огромный опыт, как устроить больного поудобнее, облегчить страдания, однако ни чистые, только что надетые
Кости, казалось, вот-вот прорвут прозрачную кожу. Лицо больной было восковым, редкие волосы — совсем седыми. Да, ее муж — величайший на свете врачеватель, но сама она была старухой, умиравшей от болезни костей. На туго обтянутых кожей руках и нижней части ног виднелись бубоны, стопы и щиколотки распухли от скопившейся в них жидкости. Правое бедро сильно увеличилось в размерах, и Роб не сомневался: если бы можно было приподнять ее покрывало, то обнаружилось бы много опухолевых новообразований, поразивших внешние части ее тела, как поразили они кишечник — последнее он понял по запаху.
Но Ибн Сина, ясно, позвал его не затем, чтобы подтвердить очевидный и страшный диагноз. Теперь Роб сообразил, что от него требуется. Он взял обе хрупкие, высохшие руки больной в свои и ласково заговорил с ней. Подержал их дольше, чем ему требовалось, заглянул в глаза, на миг прояснившиеся.
— Дауд? — прошептала она, крепче сжимая руки Роба.
— Так звали ее брата, давно умершего, — сказал Ибн Сина в ответ на вопросительный взгляд Роба.
Глаза больной вновь затуманились, пальцы, сжимавшие руки Роба, ослабли. Роб бережно положил ее руки на циновку, и они с Учителем вышли из башни.
— Сколько ей осталось?
— Не много, хаким-баши [163] . Думаю, всего несколько дней. — Роб чувствовал себя очень неловко: муж больной был намного старше годами и выше по положению, утешать его было бессмысленно. — Неужто ей совсем ничем невозможно помочь?
— Мне осталось только, — Ибн Сина скривил рот в горькой усмешке, — доказывать свою любовь к ней все более и более крепкими настоями. — Он проводил ученика до дверей, поблагодарил и возвратился назад, к умирающей жене.
163
Начальник лекарей ( перс.).
— Господин! — окликнул Роба чей-то голос. Обернувшись, он увидел громадного евнуха, охранявшего вторую жену. — Будь так любезен, ступай за мной.
Они прошли через дверь в стене сада, такую маленькую, что обоим пришлось согнуться, и оказались в другом саду, примыкавшем к южной башне.
— А в чем дело-то? — грубовато поинтересовался Роб.
Евнух не ответил. Что-то наверху привлекло внимание Роба, и он поднял глаза. Сквозь маленькое окошко на него смотрело закутанное в покрывало лицо. Глаза их встретились, потом женщина отвела взгляд, взметнулись покрывала, и окошко опустело.
Роб обернулся к рабу. Евнух слегка улыбнулся и пожал плечами:
— Она велела мне привести тебя сюда, господин. Очень хотела посмотреть.
Возможно, в ту ночь она и приснилась бы Робу, да только времени у него не было. Он зубрил законы о владении имуществом, и когда лампа уже почти догорела, услыхал, как по улице цокают копыта, потом замирают вроде бы у его порога.
Раздался стук в дверь. Роб подумал о грабителях и потянулся за мечом. Для гостей время слишком позднее.
— Кто там?
— Вазиф, господин.
Никакого Вазифа Роб не знал, но голос показался ему знакомым. Не опуская меча, он отворил дверь и увидел, что не ошибся. Перед ним, держа в поводу осла, стоял тот самый евнух.
— Тебя прислал хаким?
— Нет, господин. Она прислала меня, ибо желает, чтобы ты пришел.
Роб не знал, что ответить. Вышколенный евнух не посмел улыбнуться, но в его печальных глазах, от которых не укрылось замешательство зимми, вспыхнули искорки.
— Подожди, — грубо бросил ему Роб, захлопывая дверь.