Лекарь
Шрифт:
***
Пятый день после нашего разговора с графиней
Мы с полковником наблюдаем за процессией из сотен танцующих вокруг стен крепости горожан разных сословий и разных возрастов. По моему совету наши барабанщики построены в шеренгу и выбивают дробь со всей мочи, стараясь нарушить ритм мистической пляски. Банда капитана Мародёра вместе с поникшими датчанами покинула город три дня назад.
– Танцуют?
– Танцуют, ваше превосходительство!
– И вот так уже четыре дня?
– Так точно, герр полковник!
– Говорите Парацельс?
– Так точно! Эта эпидемия названа «танцующей чумой» и описана Теофрастом Бомбастом фон Гогенгеймом по прозвищу Парацельс, выдающимся швейцарским врачом.
– Вы никак не можете помочь?
– Пытаюсь,
Сзади раздался всхлип, потом ликующий вопль и за ним топот. Это один из моих ветеранов помчался к городу и слился в одном танце с одержимыми. Для меня это стало неожиданностью.
– Волею фельдмаршала мы снимаемся. Господин лекарь, я вам благодарен. Вы спасли мой полк и мою репутацию. Отправив ко мне со всей срочностью своего цирюльника с предупреждением о грядущем поветрии, вы выполнили свой долг как нельзя лучше. Я тут же информировал штаб и получил приказ прервать осаду, и скорым шагом убыть на север. Чёрт с ней, с контрибуцией. Нет времени торговаться о её увеличении. Слава Богу, полк вернулся под сень императорского довольствия как маршевое соединение. Интендантский обоз послан и встретит нас в дороге. Мы выдвигаемся, а вы остаётесь помочь этим бедолагам. Когда поветрие кончится, вытребуете с них и доставите в отряд пять тысяч гульденов, задокументированных в предварительном соглашении о снятии осады. Кстати, вы всё это время были среди горожан. Как вам удалось не заразиться?
– Всё просто, герр полковник. Я никогда не умел танцевать.
– Счастливо оставаться, господин лекарь.
***
Вечером мы сидели в покоях у графини и наслаждались мозельским из припрятанных, как последнее достояние, серебряных кубков. Фрау посетовала, что и они отправятся со мной в полк в качестве части контрибуции. Но это наименьшее из бед. Я позволил себе поинтересоваться:
– Скажите, ваша светлость, как вам удалось подвигнуть на это танцевальное мероприятие такую толпу народа? По моим подсчётам танцующих были сотни.
– Полноте, мой мальчик, это было нетрудно. Люди соскучились по развлечениям. Я в вас разочарована, ожидала, что вы-то уж точно заметите, но толпа всегда выглядит одинаково. В танце вокруг крепости каждый раз участвовала только часть «одержимых». На самом же деле, группы танцующих сменялись, позволяя друг другу отдых и, в то же время, создавая видимость непрерывного танца. Отдыхающие прятались в кустах со стороны обратной воротам. А как вам удалось застращать самого капитана Мародёра, да так, что он за космы тащил из города своих наёмников?
– О, это была операция во всех смыслах этого слова. Но рассказ не для ваших вельможных ушей.
– Оставьте, доктор, я дама с опытом. Вы не поверите, но роды служанки Гризельды принимала я. И не только её.
– Раз вы настаиваете, заранее прошу прощения за неделикатные подробности. Вы помните, что я делал прокол брюшины мэру? Накануне процедуры я послал своего «учёного помощника» Питера-цирюльника в наш лагерь, заказать для меня в оружейной мастерской троакар – инструмент для пункции, выполненный по моему чертежу. Заодно велел ему проинформировать полковника о начале опасного поветрия, возникнувшего в городе. Вечером капитан Мародёр пригласил меня с ним выпить, и во время приятельского застолья я сыграл на его жажде кровавых зрелищ, описывая предстоящую завтра манипуляцию с животом почтенного чиновника. Мародёр уговорил меня разрешить ему присутствовать при пункции. Также я вскользь упомянул танцующую чуму и поведал «тайну», что в городе вспыхнули несколько её случаев. Но пока капитана это только позабавило. После пирушки я зашёл к мэру, оценить его состояние и объяснить свои завтрашние действия. Чиновник был в ясном сознании. Но говорил с трудом, что, впрочем, было не важно, в основном говорил я. Описав процедуру, я не скрыл от мэра, что улучшение, наступившее после неё, будет временным, и жидкость за брюшиной скопится вновь через какой-то период. Может несколько месяцев, а может недель. Прокол надо будет повторять,
Утром следующего дня я колдовал вокруг больного и, готовя прокол, неумолчно объяснял капитану какой это удар – «антониев огонь», сразивший беднягу. Что это Божья кара, поражающая грешников на земле, что болезнь передаётся частицами выделений больного и активируется взглядом ведьмы. И так невзначай я направил трубку троакара, через которую уже лилась желтоватая жидкость, в направлении Мародёра и чуть надавил на живот пациента. Жидкость брызнула на капитана, заляпав тому бороду, слоёный воротник и буфы вычурного камзола.
– Что за дерьмо! – вскричал повергнутый в ужас вояка.
А я не унимался:
– Ради Бога, бегите к себе, сдирайте камзол, отмывайтесь, будто хотите стереть с лица кожу. Расстаньтесь с бородой. Иначе пеняйте на себя, если хоть капля этой жидкости, нектара сатаны, сохранится в её волосинках и столкнётся со взглядом ведьмы. Тогда танцевать вам до смерти, как и городским одержимым, о которых я вам рассказывал.
Назавтра мы с вами видели из окна гостиной, как безбородый капитан Мародёр гонит к воротам отстающих ландскнехтов пинками.
– Да, капитан показал себя бравым воякой.
– Не судите о нём строго. Уверен, если бы вместо забрюшинной жидкости его с ног до головы обдало кровью или даже, извиняюсь, фекалиями, он бы и не поморщился. Каждому своё.
– Не судить Мародёра? Я думаю, таких как он ждёт суд истории. Капитан олицетворяет в себе все качества подобных ему искателей наживы, коих за годы, что длится эта война, развелись тысячи с обеих сторон. Неутолимая жадность в сочетании с беспринципностью, жестокостью, а порой и трусостью – зачем побеждать сильного, если можно ограбить слабого или, того лучше, отобрать у мёртвого. Предвижу, что имя капитана Мародёра будет нарицательным для подобных ему, как Мессалина стало нарицательным для развратниц, Тарквиний для тиранов, Лукулл для чревоугодников и Локуста для отравителей. Вот увидите, мы ещё услышим это имя.
А сейчас о другом. Осталась маленькая группа танцующих, и с ними ваш увалень-санитар. Как это? Ведь всё поветрие было инсценировано. Ни санитар, ни другие продолжающие танцевать, не были среди заговорщиков. Что же с ними происходит и как вы собираетесь им помочь?
– Ваша светлость, меня также интересует этот вопрос. Что выходит? Я, врач, вызвал своими действиями вспышку эпидемии? Обдумаю это когда освобожусь. А пока, подготовлю каждому одержимому клистир и кровопускание. Уверен, не навредит.
– Доктор, не изводите себя тяжёлой работой. На завтра назначен праздник для всех горожан. Если вы не возражаете, Гризельда приготовит ваших ослов.
– Только умоляю, ваша светлость, никаких танцев.
Лекарь и палач
Кто знает, сколько скуки
В искусстве палача!
Не брать бы вовсе в руки
Тяжёлого меча.
Ф.К. Сологуб
«Нюренбергский палач»
Великая война, терзавшая Европу долгие десятилетия, утихла. Мир воцарился не повсеместно: шведы, поляки, саксонцы, московиты сцепились в драке за северные земли, как голодные псы за кость; на юге турецкий султан отгрызал у Империи кусок за куском. Зато наш полк вот уже два года нёс скучную гарнизонную службу в прирейнском городке, и я радовался скуке, как Божьему дару. Вся моя молодость прошла под барабанный бой и артиллерийскую канонаду, и два года тишины примирили меня с судьбой, на которую я раньше частенько роптал.