Лекарство для безнадежных

Григорьев Кирилл Юрьевич

— Отвали! — мысленно приказал он.

— Запомни, не просто так, — оскорбилось отражение и исчезло.

— Да, что с тобой, Макс? — удивилась Алена. — Не выспался?

— Наверное.

— Какой-то ты стал неловкий.

— Старею, — отшутился Максим.

Когда они уже принялись за чай, отражение сделало новую попытку.

— Созрел? — осведомилось оно.

— Для чего созрел? — спросил Дронов. Они с Аленой смотрели телевизор с последними новостями, и метания Максима были не сильно заметны в полумраке. — Если ты о Петровском, то, конечно, ищут они меня

не просто так. Они хотят меня спасти, только и всего.

— Спасти? — хихикнуло отражение. — Ты, что до сих пор ничего до конца не вспомнил?

— Наверное, нет, — растерялся Максим.

— Ладно, — сжалилось отражение. — Потерпи до ночи. Ляжешь, расслабишься, и тогда я тебе помогу вспомнить все. До последней мелочи.

— А что есть нюансы?

— Поверь мне, есть, — заявило отражение. — И тебе они совсем не понравятся. Так что до встречи в ванной, Макс.

— Ложимся? — посмотрела на него Алена через журнальный столик.

— Да, — кивнул Максим с затаенным страхом.

Пока Алена принимала душ, он лежал, закрыв глаза, и повторял, словно молитву:

— Петровский — друг, Петровский — друг…

Алена выключила воду, и через несколько минут прошла мимо. Максим остался один на один с темнотой. Отражение пришло к нему почти сразу.

— Готов? — спросило оно.

— К чему?

— Вспомни!

— Что вспомнить? Я не могу!

— Вспомни! — крикнуло оно на него. — Вспоминай, слабак! Тот день, ту ночь, когда тебя убивали…

Забытые воспоминания взорвались в его голове.

2

Косой дождь барабанил по лобовому стеклу, оставляя разводы, сбиваемые дергающимся дворником. Казалось, небеса сегодня просто разверзлись или это природа заранее оплакивала приговоренного к смерти. Приговоренного… меня, подумал Максим. Его бил нервный озноб.

Тарас покосился на него через плечо, вздохнул и вытащил что-то из плаща.

— На, — сказал он, протягивая ему тонкую стальную фляжку, — расслабься.

Максим принял ее с благодарностью.

Тополев, сидевший на пассажирском сидении, несколько секунд с сочувствием понаблюдал, как он трясущимися руками пытается отвинтить колпачок, потом без объяснений отобрал флягу, отвинтил сам и вернул обратно.

Все были в курсе того, что ему предстоит.

Максим сделал глоток, коньяк ожег ему небо, он закашлялся. На глазах навернулись слезы.

— Ты не спеши, — сказал заботливо Тополев. — Успеешь.

Максим сделал еще пару глотков и ощутил, как замечательное тепло ухнуло в глубины организма.

— Соберись, — произнес Тарас, не оборачиваясь. — Помни, ты сильнее их. Во много, много раз сильнее. Я знаю, ты сумеешь.

Максим посмотрел в окно.

По ком же ты, мать — природа, нынче слезы льешь?

Не по мне, вдруг подумал он зло. Я выживу. Я обязательно выживу и вернусь. Плачь, мать природа…. По этим… ловкачам.

Он отхлебнул из фляжки еще раз, решительно завинтил крышку и отдал ее Антону.

— Я справлюсь, — кивнул Максим. — Но если что…

— Никаких «если», — жестко перебил его Тарас и повернулся, — Нас ждет очень много интересной

работы, — глаза его засветились в темноте. — У тебя еще много любви, открытий и радости впереди. Это просто этап. Очень плохой, страшный этап твоей жизни. И последнее. Тебе сейчас будет очень больно. Так больно тебе не было никогда в жизни. И страшно. Тебе так страшно тоже никогда еще не было. У тебя будет только одиночество, боль и страх. Разбуди в себе ненависть. Помни о нас. Помни о своей справедливости. Помни о своей матери, Максим. Тебя сейчас будут убивать. Хладнокровно и безжалостно. Ты многое поймешь и узнаешь за эту ночь. И о себе, и о людях…. Но, помни. Ты — прав! Ты — силен! И ты с нами….

Максим поиграл желваками.

— Вы словно это уже проходили, — произнес он.

Петровский помолчал.

— В жизни много этапов, — ответил он. — Разных…, — он повернулся к Максиму. — Но ты уже все знаешь…. Все произойдет, как у меня дома, помнишь? Ты потеряешь сознание и через пару часов придешь в себя. Все предусмотрено, Максим, ни о чем не беспокойся. Утром тебя найдут наши люди. В офисе за кружкой кофе ты выберешь себе фамилию. Потом сменим квартиру, заберешь маму, женишься, наконец…. Максим Дронов умрет сегодня ночью и возродится через несколько часов новым, чистым, чистым, как младенец, человеком. С огромными планами на будущее…, — Тарас смолк, всматриваясь в темноту за стеклом.

— А… А, когда такой этап проходили вы?

— В который из разов? — горько усмехнулся Петровский.

— Мы заберем тебя, — сказал Тополев. — Просто останься на месте и подожди. Рано-рано утром.

— Помню, — вновь кивнул Максим.

— Давай, — кивнул Тарас.

(Теперь ты понял? Понял, кто тебя отправил на смерть?!)

Разговор был окончен.

Максим оглядел салон и решительно открыл дверь. Ветер с неистовством устремился в недра машины, словно только и ждал возможности это сделать.

— Я прав, Тарас. Я все сделаю, как надо. И я… Скоро буду, — сказал Максим напоследок и шагнул наружу.

(Они даже не пошевелись, оба. Просто отправили тебя на смерть, парень! Они могли бы тебя остановить, увезти прочь, спрятать! Но, нет, дружище! НЕТ!!!)

Дверь хлопнула, отсекая тепло и уют машины. Здесь, снаружи, ждали ветер, дождь и мрак. Максим поежился, засовывая руки в карманы куртки. Все-таки прекрасный они выбрали вечерок для расставания с жизнью.

Мерседес Петровского мигнул огнями стоп-сигналов и с легким урчанием рванулся прочь.

На пустой дороге Максим остался совершенно один.

Клянусь, сказал Максим себе, задрав голову к черному небу. Обещаю, что вернусь к тебе Семен. Чтобы не говорили Петровский и Антон, я все равно вернусь к тебе, гад. А что с тобой сделать, я решу позже. Вернее, сразу после того, как узнаю, что со мной задумал сделать ты.

Он посмотрел на свой силуэт в луже…

3

… и встретился со своим отражением в зеркале ванной.

Все вокруг плыло. Как это меня в ванную из кровати занесло, подумал Максим. Вместе с неуязвимостью в комплекте следует лунатизм?