Лекарство для разбитого сердца

Эшенден Джеки

Но теперь у него появился ребенок. И Энцо кипел от ярости из-за того, что она вообще рассматривала возможность так и не сказать ему о сыне.

– Отец Саймона – Генри. Больше мне нечего тебе сказать, – упрямо произнесла Матильда.

Энцо уперся ладонью в стену рядом с ее рыжеволосой головой и наклонился так близко к ней, что у нее не оставалось выбора, кроме как смотреть ему прямо в глаза.

– Дорогая, посмотри на меня. Посмотри на меня и скажи, что это не глаза твоего сына.

Когда она встретилась с ним

взглядом, ее зрачки расширились, а дыхание стало учащенным.

Теперь она смотрела на него так, как во время их близости, когда крепко обхватывала его талию своими бедрами, словно жаждала получить то, что мог дать только он один.

Значит, ее сдержанность и холодность была напускной.

И не его одного обуревали эмоции.

Ему следовало отступить, но он не мог пошевелиться. Не мог отвести взгляд. Он испытывал удовлетворение, своеобразный мужской триумф. Даже после всех этих лет, даже став женой другого человека, она по-прежнему хотела его.

Ему стоило только чуть наклониться, чтобы завладеть этими умопомрачительными губами.

«Но она замужем. За другим, не за тобой».

Матильда вдруг часто захлопала ресницами, словно очнулась, и из ее глаз исчезла поволока.

– Мистер Кардинали, я буду настаивать на том, что вы…

– Остров. Вилла, – прервал ее Энцо, не в состоянии взять себя в руки. – Ты, обнаженная на тахте у окна. Ты, обнаженная на полу прямо за дверью. Я внутри тебя. Ну же, неужели ты забыла?

На ее щеках заиграл очаровательный румянец.

– Я не знаю, что…

– Помнишь, как я овладел тобой так жестко, что ты подумала, что мы сломали кровать? – В него словно дьявол вселился, который хотел надавить на нее или, может, просто наказать. – Но единственной испорченной вещью оказался презерватив. Я сказал тебе, что мы разберемся с этим утром. Но утром тебя и след простыл.

Матильда покраснела еще гуще и выглядела в точности так, как когда-то, находясь в его объятиях и сгорая от страсти, которая сжигала его самого.

Он понимал, что ему не следовало еще больше приближаться к ней, но он не удержался и уперся второй ладонью в стену по другую сторону от ее головы.

– Ты забеременела, – продолжил он, чувствуя, как ярость и страсть прожигают внутри его дыру. – И ничего не сказала мне. Ты даже не потрудилась отправить сообщение. Нет, ты подсуетилась и вышла за другого и позволила ему предъявить права на моего сына.

Ее грудь тяжело вздымалась. Если бы он приблизился к Матильде еще на пару миллиметров, ее соски коснулись бы его груди, и он поставил бы все свои деньги на то, что они набухнут от возбуждения. Энцо прекрасно помнил, какими они были чувствительными.

– Подойдешь еще ближе, и я закричу, – натянуто бросила она.

Он коротко рассмеялся в ответ. С какой легкостью можно было надавить на нее. Прильнуть губами к ее шее, ощутить вкус бешено пульсирующей жилки и проверить,

станет ли она кричать, зовя на помощь или от наслаждения.

Только она не принадлежала ему. А он не настолько отчаялся.

– О, не стоит волноваться. Я и не думал об этом. Я только хотел, чтобы мы, как цивилизованные люди, обсудили вопрос касательно нашего сына. Но вижу, ты не в состоянии сделать это. Что, к сожалению, не оставляет мне выбора.

Он оттолкнулся от стены, обеспокоенный тем, насколько тяжелым оказалось отодвинуться от Матильды.

– Если ты и дальше будешь отрицать правду, мне придется настоять на проведении теста для установления отцовства. Как можно скорее.

– Я не позволю, – взвилась она. – Ты не можешь…

– Могу, – резко оборвал ее Энцо. – И сделаю.

– Но Генри… – Она запнулась, словно выдала себя.

– Что Генри? – Он сдержался, чтобы не потянуться к ней и не взять ее за этот решительный маленький подбородок, заставив ее посмотреть ему в глаза.

Матильда потупилась и потерла рукой лоб, словно у нее болела голова.

– Генри не знает, – тихо ответила она. – Он в курсе, что Саймон – не его сын. Но он не знает, что ты отец моего ребенка.

Энцо и так не сомневался, что является отцом Саймона, но когда он услышал признание из уст Матильды, его охватило чувство триумфа.

А еще ему захотелось коснуться ее прелестной шейки и поцеловать так, как целовал ее четыре года назад. И не только поцеловать.

Но она принадлежала другому. И сам Энцо за это время очень изменился.

Теперь он жаждал только одного – заполучить своего сына.

– Приятно говорить правду, не так ли? – стараясь не выдать своих чувств, бросил он. – Но скажи мне, Матильда, ты призналась бы, если бы не увидела меня внизу, в гостиной? Или ты оставалась бы такой же трусливой, как тогда, когда сбежала от меня в то утро?

* * *

У нее дрожали коленки, и, если бы не стена, она рухнула бы на пол у ног обутого в дорогущие туфли Энцо Кардинали.

Он стоял так близко, что у нее перехватывало дыхание. И хоть в его голосе слышались стальные нотки, акцент, с которым он говорил, только усиливал ее волнение.

Господи, как же она любила его акцент. Благодаря ему, придуманное ею имя звучало экзотично, по-особенному, тогда как она была самой заурядной особой на свете. А взять то, как Энцо нашептывал ей ласковые словечки на итальянском, когда прикасался к ней, когда овладевал ею…

Матильда судорожно вдохнула, пытаясь унять охватившее ее желание, что давалось ей с огромным трудом.

Генри всегда говорил, что она может завести себе любовника, если хочет, главное, чтобы об этом не узнали в прессе. Он не желал лишать Матильду секса, но ее пугала страсть, поглотившая ее при встрече с Энцо, поэтому она боялась снова заходить на эту территорию.