Лекарство от измены

Роу Кэролайн

— Не так уж много, моя дорогая, — осторожно произнес Исаак.

— Мне это кажется очень несправедливым. Он дважды рисковал жизнью, чтобы помочь нам. И он не имел никакого отношения к нашему похищению, — Она сдерживалась, чтобы не говорить громко, но все же негодующе тряхнула головой.

— Я так понимаю, что именно его слуга похитил тебя и донью Исабель. Это было достаточной причиной для того, чтобы арестовать его.

— И это закон? — спросила она. — Неужели, если бы малыш Юсуф пошел на рынок и украл пирог, то тебя послали бы в тюрьму?

— Если бы я послал его красть, и он принес его ко мне домой, чтобы я съел

его, то да, — сказал Исаак. — Если бы его побудила к этому его собственная жадность, то он сам оказался бы в тюрьме.

— Я оказался бы в тюрьме в любом случае, господин, если бы вы послали меня, чтобы украсть пирог, или если бы я пошел сам, — быстро сказал Юсуф. — Они посадили бы меня в тюрьму в любом случае, независимо от того, увидели ли бы в этом вашу вину или нет.

— Это правда, — сказал Исаак. — То же произошло с Томасом. Слуга должен понести наказание за свой поступок, но если выяснится, что ему приказал это сделать его хозяин, тогда хозяин также должен быть наказан. И, по справедливости, более строго. Но ты можешь теперь идти, Юсуф. Только не шуми.

Мальчик тихо поднялся и встал перед Исааком, явно не желая уходить во время такой интересной беседы.

— Подожди, — сказала Ракель. — Если ты пойдешь за пределы квартала, я могла бы передать с тобой сообщение.

— Томас ничего не знал о том, что произошло с нами той ночью, — сказала Ракель, как только Юсуф снова сел у ног Исаака. — Он подошел, чтобы помочь нам, когда увидел меня со связанными руками.

— Он сам сказал это?

— Нет. Я видела, как он лежал на берегу реки, но не наблюдая за нами, а просто наслаждаясь дневным отдыхом. Мы уже почти что проехали мимо, и он спокойно смотрел на это, как вдруг я увидела, что на его лице появилось выражение сильного удивления. Он увидел мои руки, отец. Затем он вытащил меч, подобрался поближе, забравшись на холм, и вызвал Ромео на поединок. Он убил его на моих глазах.

— Возможно, это было хитростью с его стороны, чтобы убедить тебя и донью Исабель в своей невиновности. Возможно, он решил, что похищение было ошибкой и ему надо как-то выйти из заговора.

— О, отец! Он был по-настоящему удивлен. Не думаю, что он мог так хорошо изобразить удивленное выражение лица. Он порядочный человек, — убежденно сказала она. — Если бы ты знал его! У него настолько отсутствуют хитрость и коварство, что он не смог бы даже придумать схему подобной мерзости. И если бы он попробовал претворить ее в жизнь, то он наверняка стал бы алым от стыда. Я не знаю, как он сумел так долго выживать при дворе, — добавила она с оттенком презрения и жалости.

— Ты помнишь, моя дорогая, я разговаривал с ним. Он произвел на меня впечатление молодого человека исключительной честности и прямоты. Но он может быть впутан, не понимая этого, в нечто очень опасное.

— Но, отец, в душе-то он невиновен.

— И как это получилось, что моей дочери так хорошо известны тайны его сердца? И почему она умоляет за него так пылко?

— О, отец, — нетерпеливо произнесла Ракель. — Любой может узнать тайны его сердца, лишь немного поговорив с ним. По-моему, он слишком бесхитростный и открытый. У него совсем нет чувства юмора — или совсем немного, и, как мне кажется, он не слишком умен, — добавила она и смутилась. — Кроме того, я думаю, что он очень волновался или что-то сильно печалило его. Но мне показалось, что донья Исабель влюбилась в него, хотя она отрицает

это. И он в нее. В этом я совершенно уверена. Он так очаровательно краснел, когда разговаривал с ней. Но он не сделал никаких авансов ни одной из нас. Он самый настоящий рыцарь. Даже слишком, — добавила она.

— Мне очень жаль, — сказал Исаак. — Не того, конечно, что он рыцарь, а того, что донья Исабель любит его. Ей следует приготовиться к худшему. Молодой человек сам погубил себя. И даже если я бы мог помочь ему чем-то, сегодня я не могу ничего сделать. А завтра, должно быть, будет слишком поздно.

— Но, отец, это неправильно. Я уверена, что Господь не пожелал бы, чтобы человек несправедливо умер из-за невозможности протянуть руку помощи в День субботний. — Пытаясь сдержать слезы, она сильно сжала руки, так что ногти глубоко впились в ладони.

— Моя дорогая, — сказал Исаак, — если бы я знал, что моя помощь спасет его от незаслуженной смерти, то христианин он или нет, День субботний или нет, я мог бы попытаться вмешаться, — сказал Исаак. — Но я не вижу ничего, что я мог бы сделать.

— Почему ты всегда стараешься быть настолько осторожным и предусмотрительным, отец? — Она решительно остановилась, собираясь с силами. — Если ты не поможешь ему, тогда это сделаю я. Если бы донья Исабель попросила своего отца, то он помог бы, но я уверена, что она понятия не имеет об опасности, в которой он находится. Монахини ничего ей не скажут. Это место очень похоже на тюрьму. — Ракель сильно схватила отца за руку. — Отец, я должна навестить Исабель.

— Сейчас? — сказал Исаак.

— Я не могу ждать до заката. Можно я пошлю Юсуфа с сообщением для нее? А затем я уйду.

— Ты намерена пройти по улицам и добраться до женского монастыря в полном одиночестве?

— Я подумала, что, возможно, ты бы позволил мне взять с собой Юсуфа, — нерешительно сказала она.

— Одна, с мальчиком? Он быстр и умен, но он не сможет защитить одинокую женщину. И как ты намерена возвратиться?

— Я проведу ночь в монастыре и вернусь утром. Я придумаю что-нибудь для мамы, когда вернусь.

— Сначала пусть Юсуф пойдет в монастырь и передаст твое послание. Заодно он узнает, что там с Томасом.

— Можно я положу книгу на место, прежде чем пойду, господин?

— Да, — сказала Ракель. — А я пока напишу коротенькую записку для доньи Исабель.

Пока зрители сплетничали, а служащие суда обсуждали, как скоро они смогут отправиться обедать, юркий мальчуган проник в здание суда через дверь, приоткрытую для того, чтобы впустить внутрь немного свежего воздуха. Прячась за отдельными группами зрителей, он перемещался по залу и наконец забрался в темный угол за скамьей и приготовился ждать. Через несколько минут группа защитников снова вошла в зал, все встали, и в зал вошел его величество с судьями, следовавшими за ним по пятам.

— Желает ли обвиняемый сказать что-нибудь от своего имени? — спросил он спокойно, нагибаясь вперед, чтобы посмотреть на молодого человека.

Томас поклонился.

— Ваше величество, сейчас я понимаю, что, ослепленный глупостью и неопытностью, я был втянут в худшее из преступлений. Господь знает, что в моем сердце никогда не было измены, но я потрясен злом, которое мои действия, возможно, несколько уменьшили, и я принимаю последствия без жалоб. Я прошу, — не о вашей милости, но о вашем прощении.