Лекарство от верности
Шрифт:
– Ничего не делает, только ест и пьет, даже не убирает за собой, чашку не вымоет, посуду со стола не уберет, все Вова да Вова, как нянька за ней ходит.
Это голос свекрови, прерывистый и нервный. Голос производит несвойственные ему звуки, произносит грубые и циничные слова. Не слова, сплошные обрывки, рвань какая-то.
– А вы ее не жалейте, ткните носом-то в грязную посуду, – пробубнил кто-то. Я похолодела и уткнулась носом в прохладную стену.
– Вова не переживет скандала, замкнется в себе. С ним такое уже было однажды. Он же любит эту стерву.
Я тихонько проскользнула в комнату. Вдогонку пробрались противные слова. Этот дом так и не стал моим домом. Я лишь пользовалась гостеприимством. Можно было вернуться в свою комнату, можно было разыскать поникшего от несчастий
– Володя, мы переезжаем, – сказала я.
– Куда? – возразил Вовка.
– В мою комнату. Я хочу жить в собственном доме. Хочу быть хозяйкой.
Вовка сразу согласился. Посредством длинных цепочек мы успешно обменяли комнату Вовкиной бабушки и мою – точнее, мамину, и уже через месяц переехали в отдельную квартиру. Не в центре, но и не на окраине. Устроили шумную вечеринку. Новоселье совпало с получением наших дипломов. На вечеринке было не только шумно, но и безумно весело. Несколько друзей из моей группы, столько же из Вовкиной – это были наши общие друзья. У нас образовался свой круг. После консерватории Вовка устроился музыкантом в модный оркестр. Варьете, ресторан, публика, деньги. Мне было все равно, лишь бы мужа все устраивало. А меня отправили по распределению в отдел культуры. Некоторое время я работала помощником режиссера массовых праздников. Позже перешла на должность инструктора районного комитета комсомола. А потом родился сын, родился совершенно неожиданно. Пять месяцев я не знала о том, что беременна, не замечала изменений в организме. А когда почувствовала, немедленно полюбила его. Ребенок родился здоровым, горластым и разумным. Взгляд серых глаз резко отметал любые поползновения на свободу личности. В них прочитывалось глубокое знание жизни, целеустремленность и уверенность в собственных силах. Мы сразу подружились с ним, будто знали друг друга целую вечность. Вовка был счастлив. Он закатил в ресторане бал, оркестр целый вечер играл в пользу новорожденных младенцев всего земного шара, а артистки варьете высоко задирали длинные ноги. Чужая радость переполняла всех посетителей ресторана. Но еще больше она переполняла меня. Радость накрыла меня с головой. Сына назвали Дмитрием. В тот день я была самой счастливой женщиной. Я даже забыла о своем сиротстве, нет, не забыла, я навсегда избавилась от тяжелого чувства. Смутная река памяти унесла мое сиротство, спрятала его в своих пенящихся волнах. В тот день я решила отыскать могилу матери, поклониться ей и на коленях вымолить для себя прощение. Я ничем не обидела маму, но почему-то считала, что в чем-то перед ней виновата. Наверное, вина сидела во мне из-за того, что мама слишком рано умерла. Спустя много лет я поняла, что наши мамы всегда умирают не вовремя.
Жизнь стремительно покатилась дальше, уже без чувства вины, без сожалений. Я всем была довольна – мужем, сыном, домом, достатком. Иногда такое случается с женщинами. Они счастливы, самодостаточны до поры до времени, пока на них не обрушивается настоящая беда. И тогда эти уверенные женщины превращаются в безумных старух. Но до беды было еще далеко. Я не верила в будущие несчастья, считая, что божья кара уже посетила меня на заре юности, наказав за грехи предков, а в зрелости горе обойдет мой дом стороной. Казалось, я проживу до глубокой старости без душевных потрясений. Я преданно любила свой дом, свою семью.
Моего сына безумно любили Вовкины родители. Дмитрий постоянно находился на Петроградской, чтобы вернуть его домой, нужно было приложить максимум усилий. Свекровь без устали возилась с любимым внуком, каждую пылинку с ребенка сдувала. А сын любил только меня, Вовка совсем не обижался на нас. Его все устраивало, поэтому наши семейные отношения сложились самым наилучшим образом. Изначально я была уверена в своем сыне. Он никогда не станет наркоманом, алкоголиком, неудачником, ипохондриком. Дмитрий – боец. Он преодолеет жизнь, непременно построит свой собственный олимп. Амбиции крепко сидели в нем. Издержки перестройки и безобразия
А Константин сошел с дистанции. Я больше никогда не видела его, нигде не встречала. Кто-то и где-то рассказывал что-то непомерно грустное и тоскливое. Запои, переходящие в заболевание, поиски работы, неустроенность. В самом разгаре моего личного благополучия я случайно натолкнулась взглядом на опустившегося мужчину, он, ссутулившись, копался в мусоре. Я сидела в машине рядом с мужем, опустила стекло. Мужчина почувствовал мой взгляд, обернулся. Константин. На меня смотрели его глаза, смотрели издалека, с другого берега. Они не осуждали меня, не презирали, они по-прежнему любили меня. Я содрогнулась в страхе. Нажала на «пуск», но стекло застряло, не хотело подниматься. Мужчина шагнул ко мне. У меня остановилось сердце. Я хлопнула рукой по стеклу, пытаясь закрыться от назойливого взгляда. И тут поняла, что это не Константин. Это чужой человек. Мужчина из помойки. Он просит у меня милостыню.
– Володя, да поезжай уже! Быстрее! Пожалуйста.
Я кричала, а мужчина шел, уже почти бежал, протягивая ко мне грязные руки. Мы наконец поехали. Странный мужчина исчез. Через несколько минут я опомнилась, засуетилась, потрясла сумочку, хотела сказать Вовке, чтобы он вернулся, притормозил, нужно же подать милостыню мужчине с грязными руками, но было уже поздно. Мы стремительно мчались по Московскому проспекту, спешили в аэропорт. Мы уезжали на отдых. Хотелось солнца и впечатлений. Сутулый мужчина остался в моей памяти.
Когда мы вернулись из поездки, я заболела, мой организм забастовал. Боль резко вспыхивала то в одном, то в другом месте. Она внезапно начиналась, так же внезапно проходила и вновь возвращалась, обрушиваясь неожиданно, ломая тело и душу. Никакие лекарства мне не помогали. Доктор с загадочным видом покачивал головой и так же загадочно молчал, он не мог поставить диагноз. Я похудела, почернела, осунулась. Обследования не давали результатов. Вовка ходил мрачный. Дмитрий срывал плохое настроение в виртуальном мире. Из комнаты сына доносились странные шумы, будто там происходила страшная бойня. Я всякий раз собиралась прекратить игры с ирреальностью, но, подходя к комнате сына, замедляла шаги. Пусть играет. Виртуальная война не опасна.
Я до сих пор не знаю, отчего умерла мама. Мне столько же лет, сколько было ей в тот год. Нельзя оставлять сына сиротой, но я угасала. Медленно и отчаянно. Отчаяние выгоняло меня на улицу, я почти бездумно бродила по городу. Иногда в нем можно встретить человека из прошлого – из прошлого века, из прошлой жизни, из прошлого настоящего. Кто-то резко дернул меня за рукав пальто-разлетайки.
– Варвара, это ты? – спросила седая старуха строгим тоном.
Я отшатнулась, будто передо мной оказалась сама смерть. Меня уже много лет называют по имени и отчеству. И всегда на «вы».
– Да, я – Варвара, – сдерживая гнев, спокойно произнесла я. Смерть не умеет разговаривать. Она забирает к себе молча, без слов и объяснений. Это просто старуха, ничего экстремального, таких много в моем городе.
– Ты не помнишь меня? – старуха схватила меня за воротник и пригнула к себе.
Я заглянула в тусклые, немного безумные глаза, заглянула, будто провалилась в бездну.
– Помню, – прошептала я.
– Совсем забыла, не заходишь домой, – ласково упрекнула коварная соседка. Это была она.