Лекарство
Шрифт:
– Видишь, Кирилл, – разъяснял довольный Игорь, – наше лекарство полностью вылечило кроликов. Более того, они физически помолодели, обновив всю свою шкурку – видишь, какая она у них приятная на ощупь!
– А они помнят, что с ними было?
– Хе... интересный вопрос, – пробормотал лаборант. – А ты глянь на глазки Рыжчика: иногда в них мелькает, конечно, какая-то неземная грусть и тоска, но сейчас он радуется, как новорожденный. Думаю, что они, конечно, что-то помнят, но многое стирается из памяти, обновляется вместе со всеми клетками. И может, они мучаются не дольше нашего, когда мы вскакиваем с постели после ночи кошмаров.
– Хорошо бы так. Но все же у Рыжчика чуть грустноватые глаза.
– Я ничего такого не вижу, – Игорь повернулся и долго, пристально разглядывал того, но лишь помотал головой и сказал: – Ничего не вижу.
Благодаря экскурсии по лаборатории и рассказам Игоря, Кирилл узнал для себя много нового. И то, что их проект
– Олег Николаевич был настолько щедр, что назначил всем сотрудникам оклад во много раз больший, чем платили здесь. Правда, все плоды в дальнейшем достанутся ему, но он столько в нас вкладывает, что грех жаловаться. А завистников и желающих перехватить наши разработки в городе хватает. Чего стоит артель братьев Волынских! Как ловко они присылали к нам своих людей! Подползали, набивались со всех сторон со своими бонусами. И долго-долго разговаривали с Григорием Филипповичем, раскланиваясь ему чуть ли не до ног, наверняка сулили золотые горы и пуд несбыточных обещаний, но наш шеф – крепкого порядка. По-моему, он их хоть и слушал, но не слышал. Будто размышлял о чем-то своем.
– Это с папой бывает, – вздохнул Кирилл.
– Да. А когда мирные средства не подействовали, и они не смогли раскусить, чем вызван такой большой интерес со стороны Заваева и его окружения (а его интерес никогда не возникает на пустом месте), то стали подсылать к нам громил, одного за другим: то окно выбьют при входе в корпус, то машины наших сотрудников оказываются с проколотыми шинами и угрожающими записками. Последнее время, вроде, поутихли – наши секреты мы храним бдительно, при себе! Никто из посторонних не должен об этом знать.
– А если узнают? – задумчиво произнес мальчик.
– Если узнают, то тогда может случиться всякое! Вплоть до настоящей беды. Все люди имеют слабости, а эти бандиты, хоть в настоящее время и именуются горделиво дельцами, бизнесменами, владельцами крупных предприятий, прекрасно осведомлены о тончайших струнах души человеческой как в общих чертах, так что касается конкретных личностей.
Следующий час Кирилл просидел в тяжелых думах, смотря то на кроликов, то на лаборанта, который крутился с кормами, менял поддоны в клетках, доливал воду в автопоилки. Потом они перешли в помещение, где происходила мойка и стерилизация кормушек, клеток. Так незаметно пролетело еще какое-то время. Кирилл томился, и чувствовал, что устал непомерно, так сильно, как никогда еще не уставал. Все последние две недели он ухитрялся то сбегать от времени приема таблеток на улицу, гуляя с друзьями часик перед школой, то класть в рот и тут же выплевывать, как только отец отворачивался или уходил в «размышления». Не без азарта он смотрел, как таблетка с беззвучным шипением таяла в воздухе буквально на глазах, не оставляя на той поверхности, куда упала, никаких следов.
Дядя вернулся только под вечер. Весь поникший, бледный, он еле держался на ногах и, усадив Кирилла поближе к себе, осмотрелся вокруг и рассказал о случившемся неживым, далеким голосом, изредка делая паузу, так как дыхание в горле перехватывало. Дядя долго и подробно описывал страшную дорожную аварию, о том, что нашли неподалеку машину, range rover, подрезавший легкую audi родителей, отчего та вылетела на повороте с обочины и, перевернувшись несколько раз, врезалась в здоровенный дуб. Мальчик ничего не улавливал из рассказа дяди, еле слышал, как дядя Витя рассказывал, что папу раздели почти всего, так что он достал из багажника старый, потрепанный спортивный костюм, и в нем заявился в бар, с синяками, страшными порезами на руках и лице, в кровоподтеках, с ходу выпил бутылку виски, после чего стал сметать всё с барной стойки, круша и ломая, избил бармена и подвернувшегося посетителя, пока двое охранников не скрутили и не связали его. Кирилл ничего в эту минуту не слышал. Только потом этот рассказ во всех мельчайших подробностях вырисовался в его понимании и сложился в картинку.
Теперь же только одно предложение гудело в его голове, и, как гвоздь, забивалось молотком всеми остальными словами и рассказом. Забивалось до боли, до ноющей сверлящей боли в сердце. То предложение, которое дядя Витя сказал сразу, как только вошел, то главное, что тут же вырвалось с языка наружу: «Кирилл, твоей мамы больше нет».
Глава 7. Новая жизнь.
Время, этот могучий растворитель всех острых человеческих желаний и страстей, переживаний и душевных мук, растворяет старое, прошедшее, как морская волна размывает постепенно детский замок на песке, пылинку за пылинкой стирая его, пока не расчистит всю местность, готовя ее к дальнейшей жизни, оставляя
Кирилл улыбался от этих наплывающих воспоминаний, глядел на Наташу, девочку, бывшую некогда его одноклассницей, а теперь ставшую его женой и одновременно матерью; глядел он и на своего малыша – сына двух лет, отчего тот в ответ улыбался, а Наташа звонко, как птичка по весне, смеялась.
Они жили в трехкомнатной квартире, которая принадлежала дяде, уже десять лет. Так получилось, что дядя забрал Кирилла к себе сразу после той страшной аварии. Отец какое-то время проходил осмотр у психотерапевта. Ум его находился в полном порядке: стали возникать более дельные мысли, как улучшить препарат, он их быстро записывал и торопил Заваева поскорее перевезти всю лабораторию. А вот с чувствами врачи констатировали почти их полное отсутствие: кроме всепоглощающего дела жизни, остальное, казалось, его вовсе не касалось и не интересовало. И после того, как Кирилл несколько дней пролежал с высокой температурой, а Григорий Филиппович не появлялся дома, ставя всё новые опыты, дядя Витя забрал мальчика к себе, отпоил горячим лимонным чаем, поставил компресс и на все просьбы Кирилла дать хотя бы одну чудо-таблеточку твердо и бесповоротно отрезал. Так Кирилл поселился у него.
Вскоре, во время «большого переезда», когда вся лаборатория выезжала вместе со всеми достигнутыми результатами и питомцами, дядя Витя выпросил Бурика у отца, уговорив, что это утешит сына лучше всяких слов. Отец согласился. В последующие годы Кирилл еще лучше подружился с дядей. А как он породнился с Буриком – этого словами не описать! Они стали друзьями не разлей вода: только Кирилл возвращался с первых курсов института, как кролик мчался к нему в коридор, точно преданнейшая собачка, жался то к одной его ноге, то к другой. Бывало, Кирилл громко хлопнет в ладоши, и зайчик, пригнув уши вплотную к телу, вытягивается в струнку, как ракета, и мчится от него подальше, потом резко остановится, подпрыгивает в воздухе и смотрит на хозяина в надежде, что тот попробует его поймать. Но куда там! Он так ловко выскальзывал из почти схвативших его рук и делал такие виражи, резко сменяя направление бега вплоть до противоположного, что поймать помимо его воли было крайне сложно. Только чуть позже, примерно через год Кирилл научился его ловить, и он с победоносным видом тащил зверька дяде, заявляя, что «дескать, проворство с годами приходит». На что дядя внимательно смотрел и говорил, что Бурик еще проживет, конечно, какое-то время, порадуется жизни, но без таблеток все процессы в его организме запустили ускоренный метаболизм, словно нагоняя утраченное время. И в самом деле, незаметно, день за днем кролик увядал, и в один не очень радостный день ушел. Дядя как мог утешал Кирилла, объясняя, что Бурик хорошо потрудился на этой земле, принес большую пользу науке и пришла ему пора перейти к витку новой жизни, измениться, как гусеница, свившая кокон, преображается, сбрасывая старые наряды. Время сгладило боль утраты.
Почти сразу после переезда Кирилла дядя перешел на частную практику врачом, а в свободное время запирался дома в своей мини-лаборатории, где, однако, у него было всё необходимое. Там он вел собственные исследования, с результатами которых постепенно знакомил Кирилла. Это отвлекало и увлекало Кирилла. Не раз и не два между ними происходили жаркие споры. Кирилл, несмотря на все невзгоды и страдания, доставшиеся от отца, в глубине души гордился им, хотя и тщательно скрывал это. Даже от самого себя. И в спорах с дядей всегда вставал на защиту отца. Дядя же, забрав обширный материал исследований из лаборатории, проводил бесчисленные собственные опыты, включив в комнатный питомник не только лабораторных белых мышей, отличавшихся добродушным компанейским характером, но и диких пасюков. Причем, из всех пойманных экземпляров отбирал наиболее драчливых и злобных.