Лекции о Прусте (психологическая топология пути)
Шрифт:
Все, что Пруст называет непроизвольной памятью, обладает такой структурой, что, уничтожая и прошлое, и настоящее, в силу метафорического сходства, она оказывается целиком вне времени. Так же как смысл, выполняющий видение, находится вне времени. Непроизвольное воспоминание обладает структурой встречи, того, что нельзя вызвать, но что тем не менее случается и не может не иметь смысла. Но может ли человек участвовать в создании условий конструкции, которая порождала бы то, что случается, порождала бы встречу? Конечно, яблоки падают на многие головы. Ньютон со своей теорией встретился, когда упало яблоко. Но чтобы встретиться, нужны двое. Представьте себе: что-то распалось на две
Так у Пруста происходят так называемые непроизвольные воспоминания, или видения. Они встречаются, как две половинки символа, и узнают друг друга, потому что у них уникальная линия разрыва. И интересно, что структура встречи, называемая непроизвольным воспоминанием, синтезирующая моменты времени, и является лоном синтеза нашей сознательной жизни, не есть рассудочное соединение — не я соединяю один момент с другим, и одно знание не я добавляю к другому, но моя сознательная жизнь в итоге таких воспоминаний является синтетическим продуктом какого-то органа. Этот орган синтезирует всю жизнь, но синтезирует для тех, кто уже поработал. Эта структура встречи и является временем в чистом виде. Тем, что длится и что не подразделимо внутри себя, потому что в непроизвольном воспоминании нет прошлого и будущего — это не воспоминание о прошлом, а прошлое собственнолично, как непосредственно переживаемая сейчас реальность, но при этом не та, которая здесь. Внутри нее вы не можете выделить последовательность состояний. Именно это Пруст и называет — время в чистом виде. Это воздух, которым я должен дышать, воздух времени в чистом виде, питающий артиста, художника. Блейк же скажет: «воздух видений» (просто у него чувствительность была устроена несколько иначе и не позволяла называть некоторые вещи «воспоминаниями»). А Поль Валери считал, что память вообще не работает, что он ничего не помнит. И я тоже, кстати, ничего не помню из своего детства… Не нужно цепляться за слово «память».
Итак, время в чистом виде или структура встречи, которая впервые дает определенность точкам пространства и времени, совпадает с тем, что я называл тавтологической структурой, совпадает со структурой множественно расположенного понимания. Я говорил вам: если я понял, то потому, что уже понимал. Вы мне что-то сказали, и если я понял, значит, сработало то, что было у вас и было у меня в голове. А если этого нет, то я не пойму никогда. Это и означает, что я внутри длительности, и то, что случилось в качестве понимания, — еще не случилось. Как не умер еще Христос, он распят, и если я понимаю, что значит символ или факт распятого Христа, то он еще не умер. И Пруст понимает, что дело не только в воспоминаниях как таковых, потому что сама структура воспоминания относится к явлению нового, к новой истине; по этой структуре я познаю истину, а не только вспоминаю. Поэтому в других случаях он говорит о том, что в каком-то смысле познание можно представить как феномен памяти, в том числе и бессмертие, поскольку речь идет об узнавании или познании истины, и он, имея в виду намек на платоновскую теорию воспоминаний, показывает, что внутри этой структуры мы узнаем то, что уже знали. Следовательно, важно стать тем, чем являешься. Все это я мог бы завершить строками из Гумилева: «О,
…мы не свободны перед лицом произведения искусства, не создаем его по нашей собственной воле, но поскольку оно как бы предсуществует нам, мы должны одновременно, потому что оно необходимо и скрыто и его нужно открывать, как открывают закон природы, его открыть (III,881).
То есть мы его открываем в себе как предшествующее нам и от нас скрытое. И когда мы открываем, то происходит следующее:
Но это открытие, которое искусство может позволить нам сделать, не является ли оно по сути дела тем открытием, которое должно было бы быть для нас самым ценным и которое обычно остается всегда незнакомым, наша действительная жизнь?..
Это не метафоры, не оскаруайльдовские афоризмы, не эстетство, и не искусство ради искусства — это совсем другая мысль. «Наша действительная жизнь…» Если, конечно, нерассеяние более реально, чем рассеяние. И если сила сопряжения и трансмутации (преобразования из одного режима в другой) более реальна, чем материальные элементы того, что преобразовывается. И далее:
…то, что обычно остается нам незнакомым, наша подлинная жизнь или реальность, как мы ее почувствовали и которая столь отлична от той, в которую мы верим; и не потому ли мы так наполнены счастьем, когда случай приносит нам действительное воспоминание? Тем самым я убеждался в ложности искусства, претендующего на реализм, и которое, конечно, не было бы столь вводящим нас в заблуждение, если сама наша жизнь не выработала бы привычку давать тому, что мы чувствуем, выражение, расходящееся с тем, что мы почувствовали, и которое мы по ходу времени, постепенно принимаем за саму реальность (ibid.).
Итак, нечто, отличное от того, что мы почувствуем со временем в силу привычки, в силу рассеяния, в силу того, что наши акты располагаются во времени. В том, что называется произведением искусства, — мы не свободны во времени. Здесь нет разделения труда и нет разделения времени. Здесь нельзя сегодня выполнить одну задачу, а завтра прибавить к ней еще одну выполненную задачу и сделать между ними перерыв. Здесь нет временных пляжей, являющихся перерывами между точками того, что Пруст называет произведением. И поэтому у Пруста совпадают два глубоких и существенных вопроса. Вся его жизнь и труд есть выражение ответа на эти вопросы. Первый вопрос — о реальности произведения искусства, и второй — о реальности бессмертия души. Ответ на оба вопроса один: стремление показать, что есть реальность бесконечной длительности нашей сознательной жизни, то есть нашей души. Той души, которая очерчена магическим кругом, и которую мы и знать не знаем, и отдать на растерзание не желаем никому.
Давайте на этой хорошей ноте бессмертия закончим наши занятия. Спасибо.