Лекции по холокосту
Шрифт:
С: Святые угодники! Это каким же следователем нужно было быть, чтобы позволить такое! Следователю нужно было приобщить показания Рёгнера к материалам дела и не давать ему повторять чужие сплетни!
Р: Вы правы, это нарушает все правила ведения допроса. При этом было хорошо известно, что Рёгнер — патологический лжец.
С: Что ж, по крайней мере, одного психически ненормального, патологического лжеца из пяти миллионов «переживших холокост» мы установили.
Р: Да. Помимо прочего, Рихард Бёк, в прошлом — водитель СС, работавший в автопарке Освенцима, констатирует, что Рёгнер (так же как и Баум и Лангбайн) входил в так называемое
С: Так вот почему Лангбайн и Рёгнер так тесно сотрудничали друг с другом!
Р: Именно поэтому. В Освенциме Рёгнер работал в электрическом отделе автопарка, а после войны помог Бёку получить ряд письменных показаний под присягой от бывших узников для оправдания Бёка.
С: Иными словами, Бёк и Рёгнер были друзьями?
Р: Скорее всего; иначе не объяснить то, что в своих показаниях Бёк часто и без особых на то причин упоминает Рёгнера.
С: Рыбак рыбака видит издалека... А что Бёк говорил об Освенциме?
Р: О Бёке мы поговорим чуть позже, а сейчас давайте закончим с Рёгнером. Ещё один его бывший товарищ по заключению, Эмиль Бер (также электрик по профессии, работавший в освенцимском автопарке), на своём допросе заявил следующее: «После того, как мне сообщили о паре инцидентов, будто бы совершённых политотделом и, в частности, Богером, я не могу сообщить других подробностей. Я ничего не слышал об этих происшествиях. [...]
После того, как мне сказали, что в 10-м блоке над женщинами проводились опыты, я должен сказать, что я этого не знал. [...]
В лагере знали, что политотдел в большом количестве и почти каждый день осуществлял расстрелы у Чёрной Стены. Но ничего более конкретного об этом я не знаю. Отдельные события мне неизвестны. [...]
Я точно видел, как эсэсовцы плохо обращались с узниками. [...] Однако я не могу припомнить очевидные убийства. Также я не знаю отдельных случаев, в которых узники бы умирали после того, как их били эсэсовцы. [...]
Я никогда не присутствовал на селекциях новоприбывших. Я всего лишь слышал и поэтому предполагаю, что селекции проводились над всеми партиями заключённых. Я ни разу не видел крематориев и газовых камер. Также мне неизвестно, кто из эсэсовцев там работал»[920].
С: Но ведь Бер должен был видеть примерно то же, что и Рёгнер. Почему же он ничего об этом не знает?
Р: Ну, в отличие от Рёгнера, Бер после войны не стал «профессиональным свидетелем». Он не работал на организации бывших узников, не собирал документы и литературу по концлагерям и, что немаловажно, не имел длительных судимостей за лжесвидетельство. И, как вы думаете, прокуроры истолковали его показания?
С: Если они были непредвзяты, они должны были стать ещё более скептичными по отношению к Рёгнеру.
Р: Если. Но, по всей видимости, они не были непредвзятыми, поскольку из показаний Вера видно, что он, Бер, вынужден был защищаться из-за того, что он ничего не знал о каких-либо преступлениях: «Я должен признать, что выглядит почти невероятным то, что я столь мало могу сказать — это притом, что я, будучи электриком, имел большую степень свободы и много перемещался по лагерю. В этой связи я должен отметить, что свободно и без охранников мы могли перемещаться только по основному
С: Но это было справедливо и для Рёгнера!
Р: Вне всякого сомнения. Если бы Рёгнер был честен, его показания были бы весьма похожи на показания Бера.
А сейчас разрешите мне представить вам единственных свидетелей гипотетических газовых камер национал-социалистов, подвергнутых перекрёстному допросу в этой связи: Арнольда Фридмана и Рудольфа Врбу!
С: Как, таких людей только двое?
Р: Да, не больше, не меньше. Конечно, людей, утверждавших, будто они знали о газовых камерах, было гораздо больше — несколько тысяч. Многие из этих свидетелей были допрошены на различных судебных процессах, проведённых после войны, но, за исключением двух вышеупомянутых свидетелей, они ни разу — я повторяю: ни разу — не подвергались перекрёстному допросу со стороны судей, прокуроров или адвокатов.
С: Но разве перекрёстный допрос свидетелей в суде — это не обычная практика?
Р: На обычных судах, на которых расследуется убийство, — да. Однако речь здесь идёт не об обычных судах, что будет показано несколько позже.
На сегодняшний момент единственным судом, на котором проводился подобный перекрёстный допрос, является так называемый первый процесс Цунделя 1985 года, на котором адвокат защиты Дуглас Кристи, которому помогал Робер Фориссон, подверг перекрёстному допросу двух свидетелей-евреев — Арнольда Фридмана и Рудольфа Врбу.
С: А что это за свидетели?
Р: Что касается Арнольда Фридмана, то весной 1944 года он был арестован во время полицейской облавы в Словакии и отправлен в Освенцим. Насколько мне известно, впервые о своём пребывании в Освенциме он поведал, причём весьма подробно, на первом процессе Цунделя. Вот несколько моментов из рассказанного им о крематориях Освенцима: «Из крематория постоянно шёл дым и исходил запах — крематорий находился достаточно близко и достаточно низко для того, чтобы дым рассеивался по всему лагерю, а не шёл прямо вверх. [...] Ну, там было здание, которое я описал как крематорий, — низкое здание наподобие коттеджа с торчащей из него короткой трубой. По ночам можно было видеть, как из трубы идёт пламя высотой метр или два, в зависимости от случая. Оттуда шёл дым [...]. Ну, там стоял запах горящей плоти, а пламя меняло свой цвет от жёлтого до тёмно-красного, в зависимости от обстоятельств. [...] Мы беседовали о разных вещах, и, помимо прочего, мы высказывали догадки, что в этот раз сжигались венгерские партии, потому что у них был вполне определённый тип пламени, а в этот раз — польские, поскольку сейчас сжигались тощие люди, а тогда сжигались толстые [,..]»[921].
С: Какой-то фейерверк получается...
Р: Причём с технической точи зрения — всё это, естественно, полная чушь. Во время перекрёстного допроса Фридман в итоге был вынужден признать, что обо всём этом он знает не из личного опыта; он всего лишь повторил то, что ему говорили другие, — как будто бы сам он был не в состоянии видеть дым и пламя![922]
Что же касается Рудольфа Врбы, то это — один из самых важных свидетелей существования в Освенциме газовых камер. Во время войны Врба был отправлен в Освенцим, откуда ему, как и сотням других узников, удалось бежать. Чем, однако, Врба среди них выделяется, так это тем, что он был единственным человеком, сбежавшим из Освенцима, который составил отчёт о газовых камерах [923].