Лекции по холокосту
Шрифт:
Показания, использованные в качестве доказательства, выбивались из людей, которых перед этим держали в одиночной камере по три, четыре и даже пять месяцев. Их держали взаперти в четырёх стенах, без окон и без возможности делать упражнения. Два раза в день через щель в двери им просовывали пищу. Им не разрешалось ни с кем говорить. В течение этого периода времени они не могли общаться ни со своими семьями, ни со священником. [...] Нередко наши следователи надевали на голову обвиняемого чёрный капюшон, после чего били его кастетом по лицу, а также ногами и резиновым шлангом. У многих из немецких подсудимых были выбиты зубы. У некоторых были сломаны челюсти. В 139
Один восемнадцатилетний обвиняемый после серии избиений стал писать диктуемое ему заявление. Дойдя до 16-й страницы, парня заперли на ночь. Рано утром немцы из соседних камер слышали, как он невнятно бормотал: «Я больше не стану говорить неправду». Когда позже пришёл тюремщик для того, чтобы отвести его на допрос, где бы тот закончил писать ложное заявление, он обнаружил, что немец, мёртвый, висел на прутьях решётки. Тем не менее, было заявлено, что этот немец повесился, чтобы не подписывать показания; впоследствии эти показания использовались на суде в качестве доказательства против других обвиняемых.
Иногда заключённого, отказывавшегося подписывать показания, отводили в тускло освещённую комнату, в которой вокруг чёрного стола с распятием в центре и двумя горящими свечами по краям сидела группа гражданских следователей, одетых в форму армии США. «А теперь над вами состоится американский суд», — говорили обвиняемому.
Фальшивый суд выносил фальшивый смертный приговор. Затем обвиняемому говорили: «Вас повесят через несколько дней, как только генерал утвердит этот приговор. Но если вы тем временем подпишите это признание, мы сделаем так, чтобы вас оправдали». Некоторые из них всё равно отказывались его подписывать. [...]
В другом случае в камеру одного из обвиняемых вошёл фиктивный католический священник (в действительности — следователь), выслушал исповедь обвиняемого, дал ему отпущение грехов, после чего дал ему небольшой дружеский совет: “Подпишите всё, что следователи потребуют от вас подписать. Этим вы обретёте свободу. Даже если там будет написана неправда, я могу прямо сейчас, заранее, простить вам любую ложь, которую вы скажете”»[986].
С: Это просто отвратительно. По сравнению с этим происходившее в Абу-Граибе после вторжения США в Ирак — невинные шалости![987]
С: Ну, Абу-Граиб хотя бы помог мне понять, что американцы действительно способны систематично пытать заключённых, пусть даже речь в данном случае шла о политической системе, считающейся гораздо менее чудовищной, нежели гитлеровская Германия. Так что я вполне могу предположить, что в послевоенной Германии американские войска вели себя гораздо хуже.
Р: Вы совершенно правы.
С: Это, случайно, не на одном из этих самых процессов в Дахау американские прокуроры пытались выдать за «общепризнанный факт» заявление о том, что в лагере Дахау применялись людские газовые камеры (глава 2.4)?
Р: Вы верно подметили. Такими методами можно доказать всё, что угодно. Но ещё хуже, чем эти так называемые допросы «третьей степени» — согласно Иоахиму Пайперу, главному обвиняемому на процессе Мальмеди — было ощущение безысходности, полной изоляции от внешнего мира и своих сотоварищей, а также попытки (нередко — успешные) настроить арестантов
С: Это очень сильно напоминает мне о методах ведения допросов, которыми пользуются американские власти в тюрьме Гуантанамо; об этом недавно сообщал журнал «Тайм»[988]. Так что всё то, что происходило после Второй мировой войны, похоже, уже стало традицией для американских войск.
Р: Традицией, которую, безусловно, нужно разрушить. Впрочем, на мой взгляд, методы, применяемые после Второй мировой войны в Г ермании были гораздо более распространёнными и гораздо более жестокими, нежели те, что применяются сейчас в Гуантанамо. Какникак, эта тюрьма — исключение. А вот в послевоенной Г ермании американские войска сделали из этого исключения правило.
Из протоколов этих послевоенных допросов, длившихся часами и даже днями, прокуроры составляли так называемые «письменные показания под присягой», оправдательные отрывки из которых удалялись и содержание которых нередко искажалось в результате переформулировки. Помимо этих, весьма сомнительных, «письменных показаний» прокуроры хватались за всё что угодно — например, в качестве улик допускались «копии» документов, не скрепленные присягой, или показания из третьих рук, то есть слухи.
И наконец, на основании приказа SOP №4, узникам говорили, что они могут купить свою свободу, если станут выступать в качестве свидетелей обвинения против остальных.
С: Такое впечатление, что эти возмутительные методы применялись систематически.
Р: Так оно и было. Всё делалось в той или иной степени по плану, в соответствии с «приказами сверху».
С: Но почему арестованные не следовали старой истине и не отказывались говорить без адвоката?
Р: Да очень просто. До начала процесса, то есть в течение нескольких месяцев допросов, обвиняемые были лишены всех консультаций с юристами. И даже во время судопроизводства их адвокаты редко оказывали эффективную поддержку, поскольку назначенные судом адвокаты нередко сами были гражданами стран-союзников; они плохо говорили по-немецки и были мало заинтересованы в защите обвиняемых. А иногда они вели себя прямо как прокуроры, угрожая обвиняемым и советуя им давать ложные признания.
Но, даже когда обвиняемых защищал честный адвокат (как, например, американский юрист Виллис Эверетт), прокуроры и суд максимально затрудняли работу адвоката защиты: последним предоставлялся лишь частичный доступ к материалам дела, или же это делалось с большой неохотой; беседы с клиентами разрешались лишь незадолго до начала суда, а иногда и вовсе уже во время суда, причём только в присутствии прокурора! До начала суда их, как правило, информировали только об основных пунктах обвинения, в общих словах. Ходатайства о допросе свидетелей, дававших оправдательные показания, или возражения против улик, предоставленных обвинением (таких, как вырванные признания), как правило, отклонялись. Это делалось в полном соответствии с постановлениями американских оккупационных властей, поскольку статья 7 из постановления №7 военной администрации в американской зоне оккупации говорит об уставе военных трибуналов следующее: «Трибуналы не будут связаны формальными нормами доказательственного права. [...] Трибунал будет предоставлять противной стороне возможность оспаривания [...] доказательной силы таких доказательств, только если, по мнению трибунала, это требуется в целях правосудия»[989].