Лекции
Шрифт:
Так вот, человеческое существование, человеческий поступок можно описать в двух системах отсчёта, в двух системах координат. И Кант это делает в двух своих разных работах: «Критика чистого разума» и «Критика практического разума». И вот, если мы смотрим на человека извне, со стороны, в таком случае человек перед нами проходит, как комета пролетает по небу — так же и человек проходит мимо нашей жизни. (Позавчера в своей жизни я впервые-таки видел комету. И, оказывается, что они летят неправильно: они, оказывается, летят по небу хвостом вперёд. Потому что у меня было ощущение, что хвост за ними сзади должен развиваться. Физики мне пробовали что-то такое объяснить — я им раньше не верил, пока не увидел своими глазами. Это было в Сибири, в Подольске. Оказалось, интересное зрелище.) Так вот… Если я наблюдаю за другим человеком, мне всегда кажется, что я могу
Ну, представьте себе, что некий журналист, предположим, из «Московского Комсомольца», получает задание пойти и написать очерк о своём ровеснике или ровеснице, ушедшей в православный монастырь. Тот идёт (Великий Пост — тема актуальная, нужно что-нибудь такое экзотическое написать), едет в монастырь женский, беседует с послушницей. И затем появляется очерк, в котором автор пробует анализировать, что же он там увидел — даёт свою рефлексию над этим: «Понятное дело, крушение Советского Союза, коммунистическая идеология, духовный вакуум, влияние улицы, недостаток витаминов, трудное детство, недостатки школьной системы и так далее — ну куда ж бедняжке было податься, как не в монастырь?»
А через две недели тот же самый журналист получает задание к Первому маю — написать очерк о жизни труженицы панели. Понятно, почему к 1–му мая, потому что 1–го мая вообще-то вальпургиева ночь: всякая нечисть должна выйти наружу. И едет он куда-нибудь к «Метрополю», знакомится с барышней, беседует с ней и поясняет: «Ну, правильно, что же ещё можно было ожидать от нашей маленькой Веры, которую угораздило родиться в период крушения Советского Союза, коммунистической идеологии, духовного вакуума, влияния улицы, недостатка витаминов, недостатка школьной системы образования? Куда ей, бедняжке, было податься, кроме как не на панель?»
Действительно, наблюдая со стороны, всегда очень легко вместить человека в свою категорию, в своё представление — всё будет понятно, почему он так сделал. И даже свою жизнь мы часто склонны стилизовать так, что мы свободы в себе самом не замечаем и находим в этом великую радость. Тем самым, мы с себя снимаем ответственность: «Что я могу? Нас всех так воспитали, я тут не виноват…».
Но всё же, если присмотреться к себе самому внимательнее, то хотя бы иногда можно заметить, что в минуту выбора, перед поступком есть такая секундочка, когда течение времени останавливается, когда останавливается железная сцепка событий и когда я всё-таки могу сказать «да» или «нет». Да, конечно, мы включены в систему причинно–следственных отношений. Да, конечно, человек в основном подчинён закону причинно–следственных отношений. Но для научного мышления не всегда важна статистика — иногда бывает важно заметить уникальный феномен. Ну и что, что белые вороны не водятся на наших улицах. Но если хотя бы однажды белая ворона была замечена, значит, уже можно сказать, что белые вороны существуют в природе. Или белые слоны. Или свободные люди…
Да, может быть, мы очень редко пользуемся нашей свободой. Может быть, даже в жизни каждого из нас мы заметим всего лишь три–четыре случая. А, может быть, этот случай будет один на столетие или один в жизни всего человечества… Но если хотя бы один человек за всю историю человеческого рода однажды поступил свободно, то всё-таки свобода доступна для человека. А то, что мы задвинули её в дальний угол, это уже другая проблема.
Так что происходит в нашей свободе — в этом акте выбора? В моём прошлом есть очень много воздействий на меня: есть факторы, которые склоняют меня к тому, чтобы я пошёл налево; есть факторы, которые склоняют к тому, чтобы я пошёл направо. И, если я сделаю свой выбор, то то, что я пошёл направо, будет очень обоснованно, это будет небеспричинно — это будет иметь свои основания в моём прошлом. Правда. Но если я пойду налево, то и это будет небеспричинно, это тоже будет обоснованно и тоже обнаружатся причины, которые подтолкнули меня к тому, чтобы я пошёл налево… Но, оказывается, все многообразные давления моего прошлого, моей среды — все эти давления на меня всё-таки на какую-то секундочку замирают в минуту выбора: я как стрелочник могу привести, этот литерный поезд пойдёт по этому пути или по этому пути — куда он помчится. Да, он идёт не из этой моей секунды, он раньше набрал ход, он идёт по
Так вот. В философии Канта это можно описать привлечением таких его терминов, как «вещь в себе» и «вещь для нас».
«Вещь для нас» — это то, что доступно внешнему наблюдателю. Я извне смотрю на мир, на другого человека, на его поступки — и я всё это воспринимаю как связанное причинно–следственными цепями, обоснованное, логически развивающееся.
Но есть «вещь в себе» — которая недоступна чужому взгляду. По учению Канта, есть только три вещи в себе, которые не подлежат выражению в рамках детерминистского мировоззрения. Эти три реалии таковы: это моя личность (моё Я), мир как целое (я могу познавать отдельные части вселенной, но я никогда не могу окинуть взглядом всё мироздание в его целостности) и Бог (Который тоже ускользает от того, чтобы я кусочек от Него отщипнул и сказал — вот я теперь Его точно знаю)… Вот три вещи в себе.
И вот Кант говорит: есть мир вещей для нас, мир природных феноменов — он подчинён причинно–следственным отношениям. Но если мы начинаем смотреть на мир глазами этики (практического разума), мы должны предположить, что человек способен исполнять не веления прошлого, а веления долга. И, значит, человек свободен. Значит, настоящее и будущее человека определяются не просто его прошлым — определяются его выбором, его свободой.
Итак, нравственно необходимо признавать нравственную свободу человека. Если мы этого не сделаем, мы должны будем отказаться от всех нравственных категорий, отказаться от оценок и своих поступков, и поступков ближних. И в самом деле, мы же не наказываем луну за то, что она устроила нам солнечное затмение, не объявляем ей выговор с занесением в личный гороскоп? Точно так же, выходит, нельзя наказывать человека, чьё нравственное, совестное чувство вдруг ушло в затменную зону в минуту, когда оно должно было проявиться. Значит, оказывается, совесть человека не то же самое, что и луна. Это явление совершенно другого порядка.
Итак, вторая (малая) посылка силлогизма Канта: человек свободен.
И вывод. Вывод оказывается таким: если в мире феноменов всё подлежит принципу детерминизма, а человек свободен, это значит, что он не подчиняется принципу детерминизма. Это означает, что мир феноменов не исчерпывает всего многообразия бытия.
Так Кант приходит к фундаментальнейшей философской идее: (и, должен заметить, что к этой идее, так или иначе, с разных сторон подходили все серьёзные философы мира, начиная от Платона или индийских философов, вплоть до современной русской религиозной философии) к идее иерархии бытия.
Оказывается, тот мир, который знаком нам ближе всего: мир физический, мир, где господствует принцип детерминизма, мир, который изъясним в категориях рассудка, — это только поверхностная плёночка океана бытия. А под нею таится некое истинное бытие. В философиях это называлось по–разному. У Платона это был «мир идей» — «мир эйдосов». Это могло быть «единая платина», это могло быть «Брахма» у индийских мыслителей. И так далее. Но всё же во всей мировой философии появлялась эта иерархия бытия. Но заметьте, как своеобразно она появляется у Канта. Оказывается, сущностным признаком этого бытия является свобода. Человек участвует в мире явлений, но не принадлежит ему.…
Так вот, оказывается, человек не подчиняется конституции вселенной. Человек не подчиняется основному закону мироздания — закону детерминизма. Это означает, что мир, подчинённый закону детерминизма, не есть весь мир. А именно человеческая свобода есть окошко в этот иной порядок бытия — в иной горизонт…
Что тогда мы получаем? Человеческая свобода есть символ — знак присутствия — иного бытия, которое, во–первых, свободно; во–вторых, это бытие оказывается нравственно окрашенным (потому что человек приходит к ощущению этого бытия через нравственный опыт, через категорию долга, через ощущение совести — значит, это некий нравственный мир)…