Лёлита или роман про Ё
Шрифт:
Тимур вздохнул, но спорить не стал.
— А мне можно попробовать? — попросила Лёлька.
— Потом как-нибудь, — уклонился я.
— Под его чутким, — уточнил Тим.
— Ну-у-у, — фыркнула она, совсем по-вчерашнему.
— Да не ну, а иди картошку жарь.
— Вот сам и жарь…
— Лёля! Нам с Дедом посекретничать надо.
— Да поняла я, поняла, — и пошла.
— Маршал победы! — буркнул задира, догоняя.
— Ну, чего, Дед, — наконец мы остались тет-а-тет, если не принимать в расчёт
— Ну, давай-давай, — сказал он и протянул руку.
Я молча подал ему раскуренный чубучок. Каково оно, бросать, мы не хуже знали…
Далее стенографически: почему бабкина могилка без надгробья? — не успел, да и нету там никакого гроба, сказывал уж. Хорошо, а с какого ляду в горнице ни икон, ни лампады? — а накой. Тоже ладно, тогда что это за храм такой, коли поверх безобразие вместо креста? вы что тут, в бога не верите?
— В бога-т? Дык как же в яво не верить-та? Думай, чаво лапочешь!
— Тогда забожись, — вспомнил я Светку.
— Не понял.
— Ну, крест поцелуй. Ты вообще крест-то носишь?
— Тьфу-тьфу-тьфу, бох миловал…
— Нехристь, что ли?
— По-вашенскому выходит што да…
— Ну и кто ты такой, если в бога веришь, а не крещён? Не мусульманин же?
— Порты сымать долхо а то б показал я табе мусульмана. Хто-хто: человек! Божье сотворенье. Сообразно подобью как и всяк меж вас.
— Эт ты щас про которого из богов?
— А сколь их по-твоему-т? Два? Три? А мож усе семь? ай боле?.. Чудак ты Андрюх: бох — он бох и есть.
— Ну да. И Магомет его пророк…
— Ентва я не знаю хто там кому пророк. Мы мил человек семинариев не кончали. Но шта всяка козявка и люба травинка крухом от боха — ет табе вон и Кобелина подтвердит.
Оглянуться на Кобелину я не рискнул: а ну как подымается на задние лапы, откашливается, шмыгает носом и ляпнет чего-нибудь навроде йес оф кос.
— А ты сам-то часом не с поповских будешь? — воспользовался Дед замешательством. — Шибко крепко жмёшь…
— Нормально жму. И с поповских не буду. Ты мне давай зубов не заговаривай, я вообще атеист как бы.
— А ет чаво тако?
— Ну типа совсем безбожник.
— Ох напасть!..
Нет, ты погляди: всем стрелочникам стрелочник!
Я-то при чём? Со мной-то как раз ясно. О тебе, пердун старый, речь.
— Хорошо, — я понял, что гамбит провален и партия переходит в фазу позиционного противостояния. — А бабка?
— А чаво бабка? Бабка она попервей всех римских папков-мамков с патриархими была. Я ж докладывал: зря што ль к ей со всяво свету толпилися?!
— Ыгы: патриархов первей, а креста не чтила…
— Я табе за нас с Кобелиной отчиталси? Отчиталси.
Здрасьти-пожалста: сектанты! Церковь доброй воли!
— У вас что же, вся деревня такая была?
— Така, така… Кака те разница кака? Стоить же-ть и не пустееть, стал быть усё по мястам. Ты чаво от мене вобче хотишь-та?
— Я понять хочу, что тут творится. И ничего больше. Ну интересно же: бог есть? — уже почти орал я.
— Есть, куды ж ему девацца.
— Но молиться не обязательно?
— Да молися ты хто ж табе не даёт? Умешь, потребу чуишь — хошь крухлый день поклоны бей. Главно б што остальным-прочим жить не мяшай.
— Да кому бить-то?
— Да хошь вон пеньку на опушке коли табе от ентова вспоможение.
Сказка про белого бычка… Ну настоящее же язычество. Только вульгарное до предела.
— Блин! Икон они не держат…
— Не держим.
— Крестов не втыкают…
— Не втыкам…
— А сруб этот тогда на хрена?
— Вот ты караханда! — Дед тоже понемногу начинал брать на горло. — Дык как же-ть без церквы-та? Околь чего ж тохда вере-то хромоздицца, ну ты сам покумекай? И откель ей тохда подпитка, вере-т?
— Да какая ж такая подпитка, если у тебя тут не то опочивальня, не то курятник? Или хочешь сказать, этот сарай с бирюлькой наверху — святилище и средоточие?..
— Вот именно шта средоточие, ладно завернул.
— Вот этот, да? — и я с остервенением пошлёпал ладонью по прохладной бревенчатой стене.
— Ага-ть.
— А все Храмы Спасителя с Соборами Петра да Павла этой хибаре и в подмётки не годятся, да?
— Врать не стану своим хлазом не видал. Мож и в их какой прок заключён.
— Дед, миленький, — я сделал над собой последнее китайское усилие, — чему тут средоточиться-то?
— Андрюх! Ты придуряисси што ль? Сам жа ж надысь в ей почивал, рази не почуял? Картинкох бохомазных нетути а блаходати хошь отбавляй. Откедова блаходать ежели по-твоему а не по-моему?
Да уж, поди возрази…
— Дай-кося, — отнял я у него трубку.
— На-коси, — вернул он. — Разоралси мне тут…
— Разорёсси небось, — передразнил я и затянулся, насколь лёгких хватило. — И куда теперь прикажешь всю нашу культуру девать?
— Каку культуру?
— Таку — христианску.
— Ча-во?
— Чаво!.. Августина, говорю, Блаженного куда? Спинозу? Не слыхал? Достоевского всего… Ошибкой признать? Погорячились, мол, ребята, так, что ли?
— А сам как кумекашь?
— А я так кумекаю, что тебя послушать — целое человечество тыщи лет по кругу ходило, и всем нашим первоосновам теперь получается вроде как один бордовый дефолт.