Лена
Шрифт:
Глава 5. Первый блин бывает не комом
В понедельник дети с радостью согласились ночевать у бабушки, мама тоже не возразила, скрыв довольство, а Лена освободилась уже к обеду и до вечера полировала глотку пивом, вызывая зависть у хмурого, не пьющего перед дежурством мужа. В семь вечера, будто подсмотрев, когда Серега хлопнет дверью, позвонила Надежда Александровна.
— Я закончила работать, Елена Сергеевна, Вы позвонить просили…
— Дуй домой, переодевайся во что-нибудь мене пафосное, чем твой костюм, бери полторашку… нет, двушку пива, светлого
Чиновница заявилась часа через два. Сама водрузила на узкой кузне баллон пива, коробку с роллами и пакет с соком и фруктами. Другой пакет виновато протянула в сторону Лены.
— Куда положить, Елена Сергеевна, это мой рабочий костюм на завтра.
— Ух, ты! Предусмотрительная. В детскую положи… как тебя называть, не подскажешь? — уже пьяненькая, иронично спросила Лена.
— Н-надя? — неуверенно, со страхом предложила Надежда Александровна.
— Ха-ха! Так и знала, что постесняешься! Буду звать тебя. как придется. Не возражаешь? — Чиновница согласно кивнула. А куда бы она делась? Это было первое издевательство, Лена только входила во вкус. — Что ж ты такая толстая? — спросила чисто риторически. — Ладно, хозяйничай, а я пошла в зал. Там на журнальный столик все накрывай. Красиво. Посуда вся здесь, в гарнитуре. Найдешь.
В полутораметровом телике на стене сменялись музыкальные клипы, столик был заставлен красивыми яствами в праздничных тарелках, скромная чиновница стоя наливала пиво в чистейшие бокала, а Лена в домашнем халате развалилась в кресле. Второе находилось на противоположном конце стола.
— Садись, разрешаю, — позволила она, кивая на мягкое дерматиновое кресло с деревянными подлокотниками, точную копию своего трона. — Давай чокнемся, — предложила, протягивая бокал. Звякнуло стекло, немножко отпила. Съела роллу. — Закусывай, не стесняйся… м-да, ну и расплываешься ты. — Посетовала с искренним сочувствием. — Тюлень позавидует.
Легкие свободные брюки светлого оттенка все равно натянулись на ляжках и широченной корме, касаясь подлокотников широкого домашнего кресла, где нормальному человеку можно было спокойно выспаться, свернувшись калачиком. Фартук живота лежал плотным тестом, доходя до середины бедер, прикрытый темной блузой, одетой навыпуск; грудь, несмотря на поддержку бюстгалтера, свисала арбузами чуть ли не до пупа; подбородок был тройным, щеки наплывали на глаза. Черные крашенные волосы, прическа — каре. Только кожа, пожалуй, являлась единственным светлым пятном в ее образе — без морщин, чистая, приятно загорелая, без намеков на прыщики и редкие усики, которые у брюнеток в ее возрасте намечаются частенько. Причем было видно, что она с ними не боролась. Просто не росли сами.
— Ну, тетя, расскажи о себе, — именно попросила Лена рабыню, ощущая в себе нарастание странного ликующего настроя и желая его притормозить. Времени впереди было много.
— А чего рассказывать-то? — переспросила «тетя».
— О жизни своей пропой, дура. Я послушаю, как ты до такого безобразного тела дошла. Да и характер у тебя подленький, как
Из Надежды Александровны полилось помимо воли. Как она ни пыталась остановить словоизвержение — не получалось.
Рано вышла замуж за преподавателя института на десяток лет старше, родила двух дочерей, есть внуки, о благосостоянии которых переживает больше всего, из-за которых и вписалась в аферу с квартирами неблагополучных мамаш; карьеру изначально начала в администрации другого района, а месяц назад перевили сюда, чтобы «спрятать», когда стали вскрываться ее делишки. Десять лет назад у мужа перестал вставать окончательно и стресс она стала заедать, тогда и поползла усиленно вширь и еще больше окунулась в работу.
Долго рассказывала. Дочки с мужьями и детьми живут в коттеджах, а она с мужем ютится в скромной четырехкомнатной халупе многоквартирного дома. Денег в баксах накопила в пределах ста тысяч. Объездила всю Европу и половину Азии, посещала Америку с Карибами. Много еще бы наговорила, ели бы Лене не надоело.
— Хватит, рокфеллерша, мозги устали. Тебя послушать — бедная, нестрастная в личной жизни женщина. Сука ты подколодная, — сказала без злости. Не было ее. И кураж, начинавший было нарастать, куда-то испарился. Заговорила, падла, совсем. — Стакан обнови, — приказала, протягивая пустой бокал. — И сама глотай, не стесняйся.
Попив и поев в компании замолкшей рабыни, мимо ушей пропуская выступление очередного рэп исполнителя, вдруг догадалась, как повысить задор.
— Ну-ка, обзови меня.
— Что? — Поперхнулась Надежда Александровна.
— Обзывай меня, шлюха! Выдай всю грязь, что обо мне думаешь, ну!
Шлюха, шалава, сука подзаборная, алкашка, бомжиха, детей недостойная, падаль и падла — самые мягкие выражения, не считая откровенных матов, услышала в свой адрес и расцвела. Злость забурлила, закипела, кураж задорным напором накачал оскорбленную гордость. Она, ни разу не лесбиянка, даже сексуально возбудилась, чего точно от себя не ожидала.
— Заткнись, грязь! Ты моей перхоти не стоишь, падаль! На колени! — в сердцах выкрикнула Лена и уже спокойней, увидев, как неловко инспекторша бухнулась на колени, выбив из ковролина, показалось, всю недельную пыль, проговорила тише, но не менее зло. — Значит, такого ты обо мне мнения, да? А сама-то ты кто, скажи?
— Я?.. Я грязь у Ваших ног, — быстро нашлась рабыня. В ее выпученных от страха глазах плескался ужас. — Ел…
— Молчать! Я для тебя исключительно Госпожа! Повторить!
— Госпожа! — с готовностью, без задержки высказалась рабыня.
— Раздевайся, пыль. Хочу твой жир без одежды оценить. — В душе Елены горело желание унизить богатую чиновницу по полной.
Надежда Александровна со скрипом поднялась и скинула с себя всю одежду, включая затерянные в складках трусы размером с парашют. Снова опустилась на колени.
— На четвереньках ко мне. К ногам, сука!
Рабыня подползла, обогнув столик вдоль дивана, едва не задевая отвислым животом пол, и поднялась на колени у самых ступней хозяйки. Груди шарами на привязи свисали до втянутого на глубину стакана пупка, кожа на боках цвела разводами от растяжек, складка жира фартуком накрывала лобок.